Разные люди в пьяном состоянии выглядят по-разному. На лице моего молодого тогда мужа в сильном подпитии рисовалось особенное выражение – блаженно-идиотское. Для себя я категорически отрицала его в таком состоянии. Это был не он – мой Витя, а совершенно чужой мне и не очень умный на вид человек. Когда он падал в кровать, я молча спихивала его ногами, и он валился на пол. Ворчал, ловил подушку и засыпал там.
Пару недель я еще пыталась понять и терпела все это, но потом Усольцев получил ультиматум – или он находит в себе решимость отказать коллективу и вливается в него как-то иначе, или я сегодня же записываюсь на прием к адмиралу. И рассказываю, как командование одной лодки делает все для того, чтобы разрушилась молодая семья. А она бы разрушилась. И – как отрезало. Оказалось, что отказаться можно было. И неизвестно – чем все могло закончиться… может и ничем страшным, но мне казалось тогда, что остановила я его вовремя.
Чуть позже я кое-что узнала и даже немного поняла его, хотя и не оправдывала – когда лодку с Севера отправляли в длительный ремонт, на нее списывали со всех экипажей самые, что ни на есть… сливки общества. Ненадежные офицеры сливались туда так же, как и дурные срочники. Относительно вменяемой оставалась только верхушка экипажа, но и эти ребята, поставленные перед фактом такой подставы, оказывались под прессом обстоятельств. Виктору не повезло – он сразу попал в такой экипаж. Но не сломался, не возненавидел службу во всех ее проявлениях, не спился, в конце концов. Я тогда помогла, но это был единичный случай, а еще имелась общая закономерность. Он справился.
Когда оборзевшие старослужащие отказались стать в строй по сигналу тревоги, они были смыты Усольцевым с коек струей воды из брандспойта.
Пьяный бунт годков тоже был подавлен силами младшего офицерского состава. Цель была – утихомирить, но не покалечить. А еще приходилось уворачиваться от топора, снятого с пожарного щита на пирсе. Свой авторитет в этой ситуации Усольцев не завоевывал, он его насаждал силой. И скоро уже говорили – летеха е…тый, лучше с ним не связываться.
Теперь же… Паша намекал на то, что Усольцев сильно жалеет, и если это правда… И когда он вернется, а я вот так уехала… Не острую тревогу, но какое-то мучительно-беспокойное чувство эти мысли вызывали. Взгляд нечаянно упал на комод – оттуда на меня смотрел Николай Чудотворец. Я поползла с кровати… и застыла.
Я все сделала неправильно. Неопределенность наших отношений сейчас, их незавершенность и недосказанность… все это оставляло иллюзию того, что между нами все еще протянута если не стальная струна, как раньше, то ниточка – точно.