Потому что это моя самая заветная мечта.
Словно в ответ на мой немой посыл во вселенную, слышится хлопок двери и громкий топот маленьких ножек. А вот и банда проснулась.
В столовую влетают два заспанных урагана: трехлетний Гера и годовалый Федя. Они осматривают глазами-сканерами помещение на предмет мамы, не находят ее и несутся к отцу. Затем скачут на колени к деду и бабушке, перелезают на тетю, а потом добираются и до меня. Федю я видел последний раз в возрасте трех месяцев, когда он и с боку на бок вертелся с трудом, а теперь вот — непоседливый волчок. Гера уже более сознательный и даже помнит меня. Залезает мне на спину, тянет за уши и кричит: дядя-великан! Эту игру мы придумали с ним в прошлую нашу встречу, уши после горели огнем, но теплое чувство внутри грело ещё несколько дней после.
Хочу себе такое же чудо. Два. Нет, три, и пусть будут близнецы, чтобы путались все вокруг, и одежда одинаковая, и на экзамене… Не хотел фантазировать на этот счёт, но как теперь выгнать такие счастливые картинки из головы?
Гера скатывается с моей спины и ныряет под стол. Младший брат подпрыгивает у меня на коленях, намекая, что тоже хочет, я помогаю Феде спуститься, и тот сразу же уносится вслед за братом. Кто-то из них врезается в ножку стола, и разносится громкий плач. Второй смеётся. Посуда на столе гремит. Дурдом.
Боже, как Соня с ними справляется?
Боже, какая Соня счастливая.
— Владик, поможешь? — мама встаёт из-за стола и собирает тарелки.
Дети пристроены на руки прабабушке и деду. Мы собираем лишнюю посуду со стола и несём на кухню. Я не дурак и прекрасно знаю, что это сигнал к разговору. Давненько мы так не общались.
— У меня тут пирог с инжиром, Майя такое ест? — начинает издалека, мечется по кухне, расставляя тарелки.
— Мам, давай сразу по сути. Что ты хочешь узнать?
Я облокачиваюсь на старый холодильник и с улыбкой смотрю на эту актрису. Так и слышу, как из ее рта вылетает: не понимаю, о чем это ты! И эти наивно раскрытые глаза — как дополнение к образу. Но что-то меняется, налет простодушия спадает, и мама предстает передо мной в редком для нее образе: обеспокоенного родителя.
Она глубоко вздыхает, откладывает нож, которым хотела нарезать пирог, и заглядывает мне в глаза.
— Майя очень милая девочка…
— Я абсолютно с тобой согласен, — улыбаюсь в ответ.
— Но как же Оксана?
— В пятницу финальное слушание.
— Значит, развод? — она заламывает руки, явно нервничая.
— Чему ты удивляешься, мам? Все было известно еще полгода назад.