Вот. Я забрал ее. (Медленно рвет рукопись, но Владимир Иванович выхватывает ее у него из рук.)
В л а д и м и р И в а н о в и ч. Дурость! Мальчишество!
С у х о в (зовет). Катя!
Входит К а т е р и н а И в а н о в н а.
Прощай. (Идет к дверям. Увидев Олю, остановился.) Ну что, канареечка, страшно? Мне тоже. (Ушел.)
О л я. Владимир Иванович, миленький… что с ним? Он болен?
В л а д и м и р И в а н о в и ч. Да…
О л я. И ничем-ничем нельзя помочь?
В л а д и м и р И в а н о в и ч. Увы — поздно.
О л я. Я — про повесть.
К а т е р и н а И в а н о в н а. Ступай, Оля.
О л я. Владимир Иванович… Неужели нельзя успеть?
К а т е р и н а И в а н о в н а. Оля…
О л я. Куда же он пошел?.. (Выбегает.)
З а т е м н е н и е.
КАРТИНА ПЯТАЯ
Прошло две недели. Квартира Соболевых. На тахте полулежит укрытый пледом С у х о в. Он что-то пишет. Входит О л я, в руках у нее поднос, на нем кувшинчик с молоком, мед, печенье.
О л я. Дядя Валя, покушайте.
С у х о в. Что, опять? (Отложив рукопись.) Ну, горе мне с тобой.
О л я. Надо, надо питаться. Организм лучше сопротивляться будет.
С у х о в. Эх, канареечка, враг силен.
О л я. Ничего, мы сильнее. (Садится рядом.) Мед в молоко положить, или отдельно будете кушать?
С у х о в (усмехнулся). Отдельно. (Пьет молоко.) Раскормишь ты меня, вон за две недели — килограмм прибавил.
О л я. Не килограмм, а кило двести.
С у х о в. Когда тебе на дежурство?
О л я. Скоро. К шести.
С у х о в (ест мед). Устроили мне сладкую жизнь.
О л я. Вот и хорошо. А то придумали свой Краснодар. Ну что вы там один-одинешенек? Люди должны лепиться друг к другу. Тем более — вас здесь все любят.
С у х о в. Жалеют.
О л я. Ну и что? Жалеют — значит, любят. (Помолчав.) Вот я когда читаю о комсомольцах двадцатых годов, не о том, как они погибали, — там уже что говорить! А о том, как жили, любили… ведь они были счастливы!.. а я читаю и реву. Отчего?
С у х о в. Не знаю… Ничего я уже не знаю.
О л я (помолчав). А правда, что вы с Катериной Ивановной… любили друг друга?
С у х о в. Нет. Неправда. Я — любил. А она… (Усмехнулся.) Только все это было позже, не в двадцатых.
О л я. Я понимаю — перед войной.
С у х о в. Оба мы с Владимиром Ивановичем любили Катю. А потом — да, война… Причащался народ, белую рубаху надевал. Все, что было лучшего, — раскрылось. Вот и мы с Володей клятву друг другу дали: кто живым останется — Катю разыщет. Ну, меня зимой сорок первого миной приласкало — все, думаю, концы… а тут он — подполз, на спину взвалил… и попер.
Пауза.
После госпиталя демобилизовали. Обдумал я ситуацию и решил исчезнуть.