Она всхлипнула, поцеловала меня жестче.
Трусики Темпест были мокрыми, липкими, горячими... Я зарычал в её губы, охваченный желанием попробовать её на вкус. Провел пальцем по липкой промежности. Оторвался от её губ ровно настолько, чтобы засунуть свой палец в рот, и тут же застонал от сладкого карамельного лакомства.
А теперь я просто хочу её всю. Немедленно.
Я рванул пуговицы на рубашке сверху, Темпест, помогая, теребила и дергала их снизу. Я стряхнул эту чертову тряпку с рук, и Темпест провела кончиками пальцев и взглядом по каждому дюйму моей покрытой татуировками мускулистой груди. От наслаждения её стоны превратились в урчание.
Застонав, я снова наклоняюсь, позволяю Темпест изучать маленькими ручками мои мускулы, а сам завладеваю её губами, наслаждаясь их опьяняющей мягкостью. Скольжу рукой между нами вниз по её плоскому животику, просовываю пальцы под кружевной край трусиков. Темпест вскрикивает, стоило мне обхватить пальцами её скользкие, влажные, обжигающие лепестки. Скольжу подушечкой пальца по нежному бугорку клитора, вокруг него, заставив мою девочку податься бедрами навстречу ласкам.
Когда опускаю руку ниже, Темпест дергает ремень на моих брюках. Я глубже проникаю пальцами между скользкими губками, пока не нахожу вход в рай. Толкаюсь внутрь, и у моей девочки перехватывает дыхание, закрываются глаза.
Пришло время сделать эту маленькую искусительницу моей...
Я замираю, почувствовав нечто, и внезапно трезвею.
Святое. Дерьмо.
— Ты... — Я отстраняюсь, а она потупилась.
— Нет, подожди!
— Ты же девственница, — тихо рычу я.
Она краснеет.
— Пожалуйста, — шепчет Темпест.
— Господи. — Я сглатываю от нахлынувшей реальности. Что же я делаю? Одно дело думать, что она грязная маленькая девчонка. Но я не заберу...
И я снова замираю, и вдруг кровь медленно хлынула в член, пока он не становится ещё тверже, чем раньше.
Образ искусительницы и плохой девчонки — это просто игра. Потому что похотливая, соблазнительная, полная огня и источающая сексуальность малышка Темпест Кенсингтон девственница.
Нетронутая.
Невинная.
Готовая, чтобы я её взял. Сделал своей.
Боже, как же я облажался. Я не должен был настолько возбуждаться при одной мысли об этом, но возбуждался. На самом деле, сейчас я желаю её ещё больше. До безумия жажду взять её, сделать своей и только своей.
Зарычав, я нависаю над ней, скольжу ладонями по бедрам, снова прижимаю к столу.
— Почему же ты не сказала мне, ангел, — тихо спрашиваю я, целуя скривившуюся от переживаний Темпест в губы.
— Я как раз собиралась сказать тебе...
— И когда же? — рычу я.