В общем-то, дальше дорога была безмятежной и до Конохи я добрался быстро.
Проблемы начались в самой деревне. Сразу же с ворот. Одной фразой чунин перевернул все мои планы!
— Орочи, прости, что именно я говорю тебе это, но ты все равно узнаешь. Лучше сразу, чем потом, — начал он издалека, но потом припечатал: — Твоя мать погибла.
Глава 4. Дождь, депрессия и шоколад
Чего?!
— Что?! Как это произошло?.. Нет! — я закрыл глаза, сглотнул ком в горле. — Не говори, сначала разберусь с заданием.
У меня в деревянной кадке полуторагодовалый ребенок запечатан, и лучше бы его оттуда поскорее достать. Сейчас сдам его Данзо, потом к Хирузену, этот тип мне все равно расскажет подробности официальной версии смерти Рейко.
— Да, лучше пусть тебе все расскажет учитель, — кивнул мне чунин, посмотрев на меня таким странным взглядом. Сочувствует мне? Надо же. А я даже имени его не знаю.
Подвалы Корня встретили меня приятной прохладой и отвратительным тягостным чувством. Пусть все это ненаучная мистика, но ауру места, в котором страдали сотни, если не тысячи, людей не почувствовать сложно. И я несу в эти пыточные казематы ребенка. Замечательно.
Вот и предбанник кабинета Шимура. Даже главе Корня необходимо подобное помещение — где-то же должен обитать его секретарь. Только здесь за столом сидела не миловидная девчонка, с широкой улыбкой принимающая гостей, а безэмоциональный шиноби в маске воробья. Посетителей он шмонал и, кажется, даже в мозгах копался. Ко мне в голову лезть не стал, правда. Все Яманака помнят, что этого делать нельзя. Хе-хе. Как меня в Корне еще держат, интересно? И скоро ли меня попробуют ликвидировать?
— Я к Данзо-сама. Задание выполнено, объект у меня, — доложил я воробью.
Шиноби прошелся по мне внимательным взглядом и, так и не сказав ни слова, отправился в кабинет к начальнику. Значит, он все же здесь.
Через несколько секунд дверь открылась, приглашая войти. Ладно, потопали.
— Данзо-сама, задание выполнено, — поклон поглубже: прогнуться перед начальством, каким бы скотским оно не было, никогда не помешает.
— Покажи, — сухой голос Шимуры ничуть не изменился за почти месяц.
Узумаки я распечатал заранее, чтоб не показать своей запечатывающей техники. Поэтому просто достал закутанного в пеленки спящего малыша из котомки и осторожно положил на стол Данзо. Ребенок жив, здоров, как будто и не было пары недель в печати.
— Зачем кусал? — глазастая сволочь!
— Вводил мед-чакру и снотворное.
Помолчали.
— Воробей, отнеси его к группе. И пусть проведут генетический анализ, — приказал, наконец, Данзо. — Орочимару, свободен. Три дня.