Резко развернувшись, Логейн сгреб ее в охапку, прижал к себе и поцеловал. Грубо, по-солдатски, ну уж простите, орлейским тонкостям не обучены. И ему ответили. То есть, она сначала задохнулась, замерла на целую секунду, а потом ответила — очень, очень неловко, и совсем неумело, но жарко и жадно.
Кожа у нее была горячей, как расплавляющаяся свеча, и мягкой — как тот же воск. Такой мягкой, что он позволил себе еще целое мгновение обнимать ее, и пить яблочный сок с ее губ — яблоко с привкусом сладкого вина, сена и конюшни. Божественный вкус.
А потом осторожно отставил бутылку на край яслей, пригодится, поднял шелковую юбку, оторвал от себя неуклюже блуждающие под камзолом руки…
Когда он перекинул ее через колено, она лишь недоуменно дернулась. А когда шлепнул… всего лишь ладонью, уродовать нежную кожу ремнем он пожалел, да и будущий супруг леди не поймет, обнаружив в первую брачную ночь шрамы на самом интересном месте… когда шлепнул — она взвизгнула, не от боли — кажется, от злости. Точно, от злости — зашипела, попыталась извернуться, освободиться.
Щелкнула зубами.
— Я вам не ребенок!
— Я заметил, леди. — Он отвесил второй шлепок, сильнее. — Вы очень избалованный ребенок.
Он врал. Бедра под его рукой принадлежали никак не ребенку, а очень юной, очень упрямой и желанной женщине. И ему было плевать, что сейчас она совершенно точно убедилась в том, что желанна. Слава Создателю, на ней были панталоны. Хотя бы панталоны.
Она неожиданно фыркнула.
— Как угодно. Отпустите.
— Угу. — Третий шлепок. — Конечно.
Еще три она вытерпела молча. Быть может, что-то поняла.
Логейн стряхнул ее с колен и велел:
— Извольте идти к отцу и вести себя, как подобает юной леди. И постарайтесь по дороге не приставать к пьяным гостям. Даже если очень захочется.
Она подняла брови. Взглянула… нет, не показалось, насмешливо и никак иначе.
— Неожиданно много эмоций, милорд. Конечно, для человека, который хочет показать, что ему все равно. Доброй ночи. Надеюсь, ваш сон будет спокоен.
И поклонилась. И нет, не убежала, а ушла не спеша, высоко подняв голову.
Разумеется, она не обернулась. Кусланды никогда не оборачиваются. И потому не могла увидеть, как Логейн смеется. Искренне, весело, хоть и беззвучно. Впервые за весь этот гребаный свадебный день, за весь гребаный месяц, что прошел со смерти Мэрика.
— Вы неподражаемы, леди, — он поклонился закрывшейся двери и, сбросив почти полную бутылку на пол, растянулся в душистом сене.
— Повезет же кому-то.
Вино разлилось, добавив к запахам навоза, сена и зеленых яблок сладкую хмельную ноту, похожую на вкус ее губ. Пожалуй, теперь он сможет пить орлейское вино без отвращения. И даже простит Брайсу и Рендону, что вылакали всю наливку без него.