Презумпция достоверности (Сладкова) - страница 40

— Загорский, что делать? — наблюдая за моими сборами, спросил Максим.

— Идти на поклон к жене, если не прокатит — разводиться. Другого не дано, — я развел руками. — Не хочешь потерять фирму — готовь отступные. Хорошие.

— Да, ходил и не раз. Разве, что на коленях не ползал. Бестолку. Вещи мне собрала и из дома выставила. Сань, я в долгу не останусь.

— В смысле? — все же уточнил, понимая, куда он ведет.

Нет, такая работа мне удовольствия не доставляла. У меня вон многомиллионное мошенничество и такое же банкротство. А у него целый штат юристов, а он ко мне приперся и папочку с документами прихватил. Вот же …

— Мне нужна только твоя помощь.

Эта это уточнение портит мое обычное рабочее утро на раз. Друзья познаются в беде. Хрен вам! Друзья пользуются мной. Максим сейчас это наглядно продемонстрировал.

— Опять двадцать пять, — повысил голос, не в силах сдержаться. Это всерьез выводило из себя. Мне порядком осточертело объяснять каждый раз одно и тоже. — Я не занимаюсь бракоразводными делами. Моя тонкая душевная организация этого не выдерживает. Серьезно! Я тебе дам номер адвоката по семейным спорам. Он мне кое-чем обязан, поэтому не откажет. Все сделает в лучшем виде.

— Мне не нужен никто, кроме тебя. Только тебе я смогу доверить свой развод, — очень сдержанно и выразительно проговорил Максим.

Знакомо. Проходили. Видели.

— Ты паникуешь. Это дурной знак, — я глубоко вздохнул, пытаясь побороть раздражение. — Прекращай пить. Включай мозги.

— Я не могу рисковать, — воскликнул Макс, громко ударив по столешнице, ладонью. — Фирма — это мое детище и сейчас я должен отдать половину этой стерве? Ни дня не работала, а тут фирму ей подавайте. Ни хрена она не получит. Всю жизнь живет то на шее родителей, то на моей. Я вообще не понимаю: вчера любила, а сегодня хочет до нитки обобрать. И это справедливо?

Одни душевные драмы, твою мать… Хотя в такой позиции друга был смысл. Такое происходит повсеместно при разводах. А про справедливость…она у каждого своя. Вот Максимке кажется, что его справедливость важнее, чем его жены.

— Помниться: все пять лет Инга была идеалом, а сейчас ты нашел для нее более эмоциональное литературное название? — парировал я.

— Ей-богу, какой идеал!? — фыркнул Доронин, ерзая на стуле. — Но я ее люблю такой, какая она есть.

— Любопытно!

— Раз тебе любопытно возьмись за мой развод.

Максим мрачно из подлобья смотрел на меня.

— А ты как я посмотрю, уже все решил?

— Я должен быть готов к любому развитию событий. Я не готов поднять белый флаг, даже если моей жене захотелось легких денег.