Когда это не сработало, я усадил свою задницу в эту крошечную штучку, которую она называет креслом, и позволил ей вымазать всего себя какой-то липкой жижей. Не говоря уже о том, что мне совсем не казалось чертовым волшебством, когда ее нежные пальчики скользили по моей грубой коже и сквозь волосы.
Ну да, я вижу, что теперь выгляжу уже не таким страшным, хотя все ровно оставлю мнение о своей стрижке при себе. Я выгляжу как один из тех размалеванных парней с обложек журналов у проходов к кассе.
Я строю всякое дерьмо. Я не стою там без дела, улыбаясь, и мне совсем ни к чему подставляться под эти обложки. Но… если это то, чего она хочет. Если намазывание в моих волосах этого дерьма может удержать ее, если потребуется, то буду делать это хоть пять раз в день.
Я бросаю свирепый взгляд на пол, мечтая о том, чтобы у меня был больший опыт общения с женщинами. Я понятия не имею, чего она хочет, и не представляю, что поможет ее завоевать. В былые времена я мог бы просто утащить ее, и никто и глазом не моргнул. Она пропитана моим запахом, и этого достаточно, чтобы сегодня отпугивать хищников, но когда он выветрится другие оборотни в этом городке начнут прокладывать себе дорожку к ее двери, а ведь некоторые из них будут знать, как добиваться ее расположения в этом дельце с обхаживанием.
Мэдди суетится вокруг меня, подбирая доказательства того, что она меня обработала, и бросает их в ближайшую мусорку. Она обращается со мной, как с очередным клиентом, как будто вчерашней ночью часами напролет моих пальцев, языка и члена не было в ее киске. Как будто я не потребовал, что она принадлежит мне.
Из этой ситуации у меня есть лишь два выхода. Я могу выйти в эту дверь и попытаться забыть Мэдди, или я могу напомнить ей, кто ее прошлой ночью пометил.
Пару лет назад я сильно разозлился на своего отца и накричал на него за попытку покончить с собой. Он ответил мне, что потерял всякий смысл жизни. Я пришел в ярость и наорал на него и на всю эту чертову участь спаривания, и что оно того не стоит. Что он не встретил ни одного дня трезвым с тех пор, как умерла мама, но в тот момент он посмотрел на меня с такой свирепой ясностью сознания, что я задался вопросом, не притворялся ли он все эти годы. «Сынок, ты понятия не имеешь, о чем говоришь, — сказал он тихим, разрушенным табаком голосом. — Даже если б это означало не чувствовать этой нескончаемой жуткой боли, я бы ни на что не променял бы и дня жизни со своей парой».
Я тогда в бешенстве слетел с крыльца и сел в свой грузовик, чтобы не сказать того, о чем бы пожалел, но глядя на склоненную голову Мэдди, я наконец-то все понимаю. Закрыв глаза, я пытаюсь представить свое будущее без нее. Все, что у меня предстает перед глазами, — это мрачная, темная и нескончаемая зима. В постели со мной ей было хорошо. На самом деле очень хорошо. Так что мне просто нужно ей об этом напомнить.