— Что тут за спор? — спросил Семен Иванович, целуя жену и мать. — Ты, байстрюк, почему руки не моешь?
— Я обедать не буду! — отвернулся Алешка.
— Почему? Я вот сейчас ремень возьму!..
— Ну и пожалуйста! А я все равно не имею права!.. Ты сам же меня будешь презирать, если нарушу честное слово!
— О, честное слово — вещь серьезная! — вздохнул Семен Иванович. — Тогда объясни!
Из путаного рассказа Алешки он с трудом понял: тот побился об заклад с соседским пареньком, сыном инженера, Женькой Лисицыным, что переплывет, не отдыхая, в оба конца широкий пруд, славившийся омутами и цепкими водорослями, уже не одного купальщика утянувшими на дно. В том случае, если подвиг не будет совершен, Алешка обязался три дня не обедать…
В одну сторону Алешка пруд переплыл, но так устал, что побоялся плыть обратно. Здравый смысл все-таки оказался сильнее гордости. Женя торжествовал, а младшему Шумову ничего не оставалось, как подвергнуть себя добровольно избранному наказанию.
— Теперь ты видишь, я никак не могу! — закончил Алешка и, вздохнув, с тоской посмотрел на дымящийся борщ. — Я лучше пойду погуляю…
— Ну что ты будешь делать! — с отчаянием сказала Любовь Михайловна.
Бабушка попыталась склонить внука на компромисс.
— Знаешь что! — предложила она, пряча улыбку. — Ты возьми и поешь, а Женьке твоему мы ничего не скажем!
— Как тебе не стыдно, бабушка! — возмутился Лешка.
— Этот вариант, конечно, исключается! — поддержал Семен Иванович, любуясь возбужденным и решительным лицом сына. — Дал слово — держись! Мать, не корми его три дня обедом! А ужинать-то тебе можно?
— Ужинать можно! — с надеждой ответил Алеша.
— Вот и хорошо! — закончил Шумов. — Ужин у нас будет ранний. В ночь я уезжаю. Собери-ка меня в путь, Любаша!
Ни матери, ни жене Семен Иванович не рассказал о том, что путешествие предстоит опасное. Не хотел их понапрасну расстраивать. "Еду в командировку, в деревню! — объяснил он. — Совсем недалеко. Дней через десять вернусь!" Шумов был убежден, что успокоил домашних, но он ошибся. По его лицу они догадались об опасности, но в свою очередь не подали вида, что встревожились.
В полночь за Шумовым зашли его спутники. Их было пятеро. В телогрейках, с мешками за плечами, подпоясанные кожаными ремнями, отвисающими от тяжелых маузеров, они весело шутили и смеялись, усаживаясь на телегу, но их бодрые улыбки казались Любови Михайловне искусственными. Женщина на миг приникла к мужу, но не желая, чтобы он почувствовал ее тревогу, отстранилась и голосом, вздрагивающим от усилий быть ровным, сказала:
— Значит, в воскресенье тебя ждать! Счастливого пути!