– «Зимний вечер». Стихотворение Александра Сергеевича Пушкина, – отвечает Тритутик.
Боба Болдырев говорит:
– Ха! Название стихотворения даже я могу запомнить, если захочу. Вот пусть он попробует само стихотворение рассказать!
Тритутик говорит:
– Пожалуйста. «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя. То, как зверь, она завоет, то заплачет, как дитя».
Боба немножко помолчал и говорит:
– Ваня, а Ваня! Отдай мне на сегодняшний день Тритутика!
Ваня даже рассердился:
– Да ну тебя! Разве друзей дают взаймы?!
Пришёл в класс, сел за парту, а Тритутика устроил на в ямке для чернильницы, чтобы ему было видно всё, что делается в классе. А чтобы самого Тритутика никто не приметил, Ваня его сверху легонько прикрыл промокательной бумажкой. Потом Ваню вызвали к доске. Он ответил урок, возвращается обратно. Смотрит, а Тритутик пропал.
Тем временем вызывают к доске Бобу Болдырева.
Учитель спрашивает:
– Ну как, Болдырев, выучил стихотворение?
Боба говорит:
– Вы-вы-выучил.
– Ой-ой-ой! – тихо застонал кто-то в верхнем кармане Бобиной куртки. – Ой, щека!..
Это Боба спрятал там Тритутика, чтобы он ему оттуда подсказывал. А у Тритутика, как только кто-нибудь при нём врал, щека ужас как раздувалась.
Ждал-ждал от него Боба подсказки. Так и не дождался. Пришлось кое-как начинать самому. Вот он и начал:
– «Зимний Пушкин». Стихотворение Сергея Александровича Вечера… Кхм, кхм… Нет, кажется, не так! Кхм! «Пушкин вечер». Стихотворение Сергея Александровича Зимнего. Кхм, кхм!.. Небо кроет, буря мглоет… Кхм, кхм!.. Звери плачут, дети скачут… Что-то кошка к нам стучит. Друг соломой зашуршит… Друг соломой, друг соломой… Фёдор Степанович! Я всё забыл!.. Я выучил, но забыл… У меня живот болит и ещё… и ещё… и ещё у меня дедушка умер… Вот что!
– Постой, постой, говорит учитель. – Давай, Болдырев, разберёмся. Один дедушка у тебя умер в прошлом году, один, когда ты во втором классе на второй год остался. Итого – душки. А какой это дедушка?
Боба даже глазом не моргнул.
– Это, – говорит, – у меня уже третий дедушка умер.
Врёт, а сам рукой тискает свой карман, чтобы Тритутик не так громко стонал.
– Ты чего чешешься? – спрашивает учитель. – Этого ещё не хватало! Перестань чесаться! И стонать перестань!
А это совсем не Боба. Это Тритутик стонал.
Видит Боба: заврался! А главное, он только сейчас вспомнил, что чем больше он врёт, тем громче будет стонать Тритутик. Тогда Боба стал скучный-скучный и говорит:
– Простите меня, Фёдор Степанович. Это я всё наврал. Просто я не выучил урока.
Тотчас же стон прекратился, и карман перестал топорщиться.