— Спасибо, — поблагодарила та. — Эти маленькие бутербродики такие соленые! Их просто невозможно съесть больше десяти штук за раз.
Она ослабила розовую ленту на талии и выдохнула.
— Зачем же вы их едите? — спросила Эмма, разглядывая девушку.
Остренькое личико, немного лопоухое и обрамленное выгоревшими прядками, курносый нос. Сочные губки, яркие, как ягоды, россыпь веснушек на золотистой коже. Отчего, интересно, ее считают фавориткой? Она, конечно, милашка…
— Милаша, — сказала невеста.
— Что? — не поняла Эмма.
— Я — Милана Фонжевьен, но все зовут меня Милаша, — пояснила та. — Знаете, сколько бутербродов было в каждой тарелке? Двадцать. Смотрите, три блюда, значит, всего шестьдесят штук. Шестьдесят. Шесть и ноль. А шесть — число диавола. Я съела одну, но осталось пятьдесят девять, а девять — это перевернутая шестерка. Пятьдесят восемь — плохое число. Моя нянюшка в пятьдесят восемь лет подвернула ногу. На ровном месте! Пятьдесят семь, пять плюс семь — двенадцать, это две шестерки, два числа диавола. Пришлось есть еще.
Эмма внимательно посмотрела в голубые глаза Милаши. Там была звенящая пустота, и смутные обрывки мыслей пролетали в небесной голубизне легкими облачками. Вот у Бригитты совсем другие глаза — подумалось вдруг. Такие живые, цепкие, в них сразу виден и ум, и характер…
— А потом мне захотелось пить, — пожаловалась девушка, оттопырив нижнюю губу. — И я забыла, сколько съела.
— Милана, — высокая женщина в синем платье, так выгодно подчеркивающем и стройную фигуру, и темные волосы с красным отливом, быстро подошла к своей невесте, отобрала у нее бокал и, поставив его на стол, отряхнула крошки с высокой груди девушки. — Сейчас наша очередь. Ты помнишь, о чем мы говорили?
— Если меня спросят — невинна ли я… — начала девушка, нахмурив от усилия лобик.
— Ты ответишь «да», спокойно и уверенно, — кивнула женщина с красными волосами, так туго затянув розовую ленту на ее талии, что Милаша охнула.
Вот наряд у невесты оказался на редкость продуманным: квадратное декольте открывало изящные ключицы, и верхнюю часть груди. Золотистые холмики вздымались над белой пеной кружев, вызывая ассоциации с аппетитными булочками в сахарной пудре. И без того тонкая талия подчеркнута атласной лентой, а пышные юбки похожи на облако. Смело – надеть белое, как будто Милана Фонжевьен уже идет к алтарю...
— Но я целовалась с Лиамом, — громко прошептала Милаша, склонившись к менталистке. — Этой весной, когда цвели вишни. Лепестки кружились на ветру и жужжали пчелы…
— Это неважно, — ровно ответила менталист, и на ее скульптурном лице лишь четче выделились желваки. — Поцелуи не в счет.