Берг ощущал на душе какую-то муть. При всей, своей революционней стойкости он иногда смущался от мелочей. Вот эта женщина с ребенком на руках, жена рабочего. Сколько средневековой, темной энергии в выпяченных губах, сколько трусости, шкурной боязни за нищенское свое существование в грязной конурке среди полуголодных детей… Но дело не в ней. Сколько их еще, рабов, которых надо будить, учить, просвещать… Огромная работа предстоит!
Или вот скверик. Кто эти парочки, которые не отлипают от скамеек? Тоже молодые рабочие и работницы. Ведь они знают о предстоящем восстании. Не могут не знать. Ведь сотни их товарищей – разных партий, но единого антифашистского фронта – состоят в отрядах, знают, где хранится оружие, они готовы по первому зову вооружиться и ринуться в бой. А эти?..
По улице проскакал всадник. Вдруг задержался, точно в раздумья, повернул лошадь и поскакал обратно, поднимая пыль. Куда это он? И кто он?
Из церкви вышла группа вооруженных фашистских гвардейцев. Они прошли по направлению к кинематографу. Кто же остался в церкви? Знают ли об этом Виктор и другие, кому надлежит знать?
Что-то готовилось… Не будет ли эта ночь началом боя?
Вечер был теплый. С пруда несло приятной свежестью. Бергу хотелось побродить. Но было не до этого.
Недалеко от дома он встретил Боба. Боб явно шел к нему навстречу. В движениях сына было что-то ему несвойственное – серьезность, напряженность. Отца он поджидал на противоположной стороне от дома и поманил его рукой.
– Вот что, отец, – сказал он, – не иди домой. Дома у нас поджидает тебя Толстяк с тремя неизвестными. Один из них две-три минуты беседовал с Анной, когда она выходила с завода, а другой стоял за углом, когда проезжал Кочуба… Из машины Кочубы выскочил штатский и в течение полуминуты у них тоже был разговор…
Боб был очень взволнован. Бергу показалось, что шестнадцатилетний мальчик повзрослел в несколько минут. Он стал как-то выше, решительнее, иное выражение лица, как показалось отцу, появилось у него.
– Папа, – сказал он, и губы у него задрожали, – я знаю, что готовится восстание. Об этом говорят все. Я хочу, чтобы оно было победным. Я знаю, что оно будет таким, но я боюсь за тебя. Толстяк – шпион, и Анна (он нагнул голову и сурово молчал с полминуты)… и Анна… тоже. Какие люди!.. Она встречалась со мной… Она просила меня, чтобы я пригласил ее к нам, чтобы я рассказывал о тебе… Теперь я все понимаю… Почему она разговаривала с одним из тех, кто сидит с Толстяком?.. Я не пущу тебя домой.
Берг хотел обнять и крепко прижать к себе сына, но он не сделал этого. Невольно он обидел его. Он спросил: