Кошмары, мерзкие, липкие и тревожные преследовали меня всю ночь. До сих пор не понимаю до конца, где я — все еще во сне или нет. Словно еще чувствую Рустама рядом.
Он не оставит это просто так.
В ушах все еще звучит его голос из сна. Он обещал прислать Мирослава отцу по частям, если папа не вернет меня добровольно. От этого до сих пор бегают мурашки. Я не хочу получить свободу такой ценой. Должны быть другие варианты.
Дико хочется пить, что горло дерет. Жажда сильнее нежелания пересекаться еще раз с отцом. Или что хуже — с матерью. Я бы с радостью не видела ее больше никогда.
Тихо выхожу из комнаты — она не заперта. Впрочем, запирать меня незачем. Тут везде охрана и камеры. Муха не пролетит. Спускаюсь по лестнице вниз и замираю в пролете, потому что в столовой горит свет. Слышу голоса — один отца, второй мужской, незнакомый.
— … надо действовать быстро. На опережение. Садаев ждать не станет, ты это знаешь, — вталкивает незнакомый голос отцу. Тихий звон. Как бутылка ударилась об стакан, — не получится у тебя потянуть время и подготовиться. Или он по частям тебе сына пришлет.
Я вздрагиваю. Человек озвучил сценарий из моих кошмаров. Прислоняюсь спиной к стене, прислушиваясь к разговору. Главное — не чихнуть. Или не закашляться.
— Сначала надо Хирурга убрать. Без него проще будет. Пока он валяется в больнице, можно по-тихому избавиться. Садаев вытащил его в свое время из тюрьмы. Выложил крупную сумму. Продавил, когда верхушка сменилась. Дело как-то замяли. На свободе он гуляет, но по факту должен дальше сидеть. Просто его не трогают пока.
— Я в курсе, — обрывает собеседника отец, — нахрена ты мне это рассказываешь сейчас, а?
— Я говорю тебе, чтобы ты знал, что эта тварь будет за спасителя и свою свободу рвать всех. Он только мешает. Ты иначе ни на шаг к Рустаму не подойдешь, потому что он таких же отбитых в охрану набрал. Преданных псов, которые насмерть будут биться. Уберешь его — и потом можешь свою дочь как наживку использовать для Садаева. Но на обмен Рустам не пойдет. Надо хитрее быть. Случайно можешь ее потерять, чтобы она своего мужа прирезала ночью… или траванула. И заберешь в этот момент сына.
— Нет, — смешок, — это женщина. Беременная. У них нет преданности семье или роду. Сейчас она у меня дома сопли на кулак наматывает и кается, у Садаева в ноги упадет, быстро сторону сменив. Это у них в природе — подстилаться под самого сильного. Она никуда из дома не выйдет. Надо будет — отправлю в другую страну, чтобы никто не нашёл.
— У тебя нет времени, — снова спокойно пытается втолковать голос, пока я справляюсь с гневом. Опускаю взгляд вниз на ладони, которые сжимаются в кулаки. Чего я разьярилась? Я знала, как отец относится к женщинам. К матери он так же… никогда не уважал. Она для него — просто инкубатор и вещь для статуса. Необходимо было жениться. И меня ждала бы такая же судьба. Выдал бы меня замуж выгодно и все, ничего не дрогнуло б в сердце.