Я хочу умолять Дариана, чтобы он отогнал от меня этих страшных людей в белых халатах, но мой язык отказывается ворочаться у меня во рту.
В момент, когда один из докторов зачем-то освобождает моё правое запястье от ремня, я, с невероятными усилиями, но резко, поднимаю освободившуюся тяжёлую руку, чтобы при её помощи освободить вторую, и, прежде чем люди в белых халатах успевают отреагировать, выдёргиваю из своего левого предплечья сразу две иглы. В этот момент кто-то резко хватает мою освободившуюся руку и с силой прижимает её к матрасу. Я оборачиваюсь и понимаю, что это Дариан. Он выдёргивает из моего сжатого кулака трубки с иглами от капельниц, и в этот момент один из мужчин в белом вводит в моё левое предплечье, в одну из страшно вздувшихся вен, иглу непостижимо больших размеров (во всяком случае в тот момент игла казалась мне просто огромной). На сей раз у меня хватает сил, чтобы вскрикнуть от боли, но мой возглас скорее похож на непродолжительный отчаянный писк, чем на вопль сопротивления.
Я вновь поворачиваю голову в сторону Дариана и вдруг встречаюсь с ним взглядом.
Он помогал людям в белых халатах, а не мне!.. Он был на их стороне, помог им побороть меня!.. Предатель!.. Я хотела прокричать ему в лицо это слово, но мой язык всё ещё отказывался функционировать, а моя голова вдруг внезапно отяжелела и врезалась в подушку.
Я ещё несколько раз попыталась оторвать затылок от поверхности подушки, но моя шея никак не могла выдержать вес головы. И вдруг я поняла, что Дариан пытается что-то сказать мне. Вернее, он говорил мне что-то – определённо говорил! – но я не слышала ни единого его слова. В ушах вновь страшно звенело и его голос никак не мог прорваться до меня сквозь этот звон. Я сдвинула брови и попыталась сосредоточиться, чтобы помочь ему быть мной услышанным, но ничего не получалось. И вдруг я поняла, что мои веки опускаются против моей воли. Единственное, что я смогла сделать, это в последний момент сфокусироваться на его быстро шевелящихся губах. В какой-то момент Дариан начал гладить меня по голове и его губы оказались достаточно близки к моим глазам, чтобы я смогла примерно догадаться, что именно он хотел до меня донести. Кажется, он говорил мне всего три слова: “Всё будет хорошо”. А потом – я была уверена в этом – вдруг добавил: “Твоей жизни ничего не угрожает”.
Он лгал. Осознанно или нет – не важно. Он не мог быть наверняка уверенным на этот счёт – это ведь жизнь. Тем более моя.
Мои веки окончательно отяжелели и в моём мире вновь наступила ночь. Больше лицо Дариана я не видела. Но ещё некоторое время я чувствовала огонь его сильных пальцев, сплетённых с моими, холодными и хрупкими, словно тёплые лучи майского солнца запутались в замёрзшем декабрьском тростнике.