Конечно, между «Рассуждением о методе» и «Метафизическими размышлениями» Декарт прошел определенный путь. Перед ним встала другая проблема: если физическая очевидность требует критики наших чувственных способностей и тех интеллектуальных способностей, которые связаны с чувствами, то как можно убедиться в математической очевидности, если математические объекты изобретаются нашим сознанием? Почему математики так уверены в своих выводах, если они сами создают математику, на основании не созерцания чего либо, а лишь на основании того, что эта их фантазия о вещах вполне может сработаться с другими фантазиями о вещах? Если мы ответим, что на основании того, что результат применяется непосредственно к вещам, и произведя вычисления, мы знаем, сколько у нас вещей, то это характеризует не математику, а счет как таковой.
На самом деле Декарт поставил здесь важный вопрос о различии между научным и бытовым знанием. Иногда приходится сталкиваться с их неразличением: например, когда удивляются, что всемирно известный математик неправильно посчитал сдачу в магазине, хотя хорошо считать – другая профессия, не математик, а бухгалтер. Или так же просят всемирно известного биолога посоветовать корм для кошек, а «ученые» в рекламе объясняют пользу рекламируемых продуктов, хотя этим могут заниматься только диетологи-практики, учитывающие климат и множество других факторов. А ученый кроме климата и этих факторов должен учесть и специфику процессов, происходящих при хранении или переваривании продуктов, затронув связанные с этим теоретические вопросы – этим он отличается от практика.
Метафизические размышления Декарта
В «Метафизических размышлениях» Декарт отвечает на этот вопрос: математика показывает примеры совершенно истинных высказываний. Скажем, высказывание «медведь – млекопитающее» истинно, но требует целого ряда оговорок: что мы говорим не об игрушечном медведе, что молоком питают детенышей медведицы, что любой медведь – млекопитающее, но не всякое млекопитающее – медведь, поэтому связка здесь означает определение, а не отождествление двух понятий как двух вещей. Кроме того, сущность медведя не сводится к бытию млекопитающим, а способ, каким мы определяем принадлежность медведя к млекопитающим, не принадлежит этому суждению. Все эти вопросы разбирались и в классической метафизике Аристотеля, как именно образуются понятия, и почему работа с понятиями не то же самое, что работа с помощью понятий с самими вещами. Но Декарт, стремящийся не к различению понятий, как Аристотель, а к самоочевидности, допускает совершенную истинность только для математических высказываний, таких как «дважды два – четыре». Эти высказывания всегда правдивы независимо от того, кто их произносит. Потом Кант точно так же скажет, что, в отличие от истин об условиях познания, значимых только для людей (потому что мы не знаем, как познают не-люди) такие истины, вроде математических, значимы для всех разумных существ: если обезьяна научится считать или если начнет считать ангел или инопланетянин, то все равно дважды два будет четыре. Поэтому математика только и может дать настоящую уверенность.