Когда под копытами Чинчи захрустела галька, Хибла хотела было слезть с осла, но ее тело отказывалось шевелиться. Она лежала, обнимая его теплую мокрую шею, прижавшись щекой к колючей холке, и впервые за долгие годы ей было так хорошо, уютно и спокойно. Правда, что-то мешало окончательно расслабиться, что-то твердое вдавливалось в тело в районе правого бока, и Хибла попыталась достать досаждавший ей предмет, предположив, что морской камень попал в карман ее куртки во время плавания. Едва просунув руку в боковой карман, она вспомнила, что это найденный ею в песке возле входа в туннель пластмассовый дельфинчик, о котором она уже и забыла. Хорошо, что карман застегивался на пуговицу, иначе игрушка, скорее всего, выплыла бы из него и затерялась на морских просторах. Хибла подумала, что было бы жаль ее потерять, будто чувствовала в ней нечто большее, чем просто кусочек ярко окрашенной пластмассы. Возможно, эта игрушка поможет ей каким-то образом отыскать обронившего ее ребенка. Хотя Хибла и не обладала нюхом собаки-ищейки, но интуитивно верила, что вещи как-то связаны со своими владельцами, и если быть очень чуткой, по вещам можно узнать что-нибудь важное об их хозяевах. Наверное, по этой причине Хибла до сих пор не прекратила поиски Энвера: все вещи сына, казалось, говорили ей, что он еще жив!
Женщина потянула край куртки чуть в сторону – так, чтобы карман оказался рядом, а не под ней, – вздохнула и расслабленно закрыла глаза.
Осел все шел и шел куда-то сам по себе, без всякого принуждения с ее стороны, а Хибла его не останавливала. Ей хотелось, чтобы эта прогулка длилась вечно: так приятно было раскачиваться, лежа на широкой ослиной спине, слушать мерный стук копыт, хруст гальки и убаюкивающий шепот волн. Ароматы хвои и сосновой смолы, доносившиеся с гор, смешивались с влажным морским воздухом, превращаясь в волшебный бальзам, исцеляющий тело и душу. Хибла пыталась строить в уме планы разоблачения злодеев, затаившихся в «Седьмом небе», и спасения похищенных ими детей, но непослушные мысли то и дело ускользали из ее сознания, и она не заметила, как вскоре заснула.
Хиблу разбудили солнечные лучи, бьющие прямо в лицо. Она открыла глаза и приподнялась на локте, удивленно озираясь. Перед ней искрилась морская гладь, по-утреннему яркая – такого пронзительного синего цвета, что небо над ним казалось блеклым. Женщина обнаружила, что лежит на пустынном галечном пляже, а Чинчи поблизости нигде нет. Она позвала его, но осел на зов никак не откликнулся. Гадая, куда он мог запропаститься, Хибла встала, прислушиваясь к ощущениям: странно, несмотря на ночные приключения, чувствовала она себя замечательно, ничего не болело, и даже ссадины на ладонях, оцарапанных о ракушки, таинственным образом исчезли. Есть не хотелось, хотя уже сутки во рту ее не было ни крошки. И тело казалось сильным, будто во время ночной прогулки она помолодела лет на двадцать. «Прекрасное утро! – подумала она. – Одно плохо: Чинчи нет. И куда запропастился этот негодник?!» Напустив на себя сердитый вид, Хибла решительно зашагала в противоположную от моря сторону, к заросшему лесом горному склону, подозревая, что проголодавшийся осел отправился именно туда на поиски пропитания. «Вот я тебе задам, Чинча!» – грозно кричала она, продираясь сквозь заросли и с каждым шагом начиная все сильнее беспокоиться.