Ошарашенный размахом Музея (почтительно и закономерно называю его с большой буквы), я даже не спросил, каким образом очутились здесь и мои фотографии. И Бабича, он ведь погиб в сорок четвертом.
А это? Копия наградного листа на присвоение звания Героя Советского Союза В.С. Алхимову. За что и как это было, знаю не с чужих слов, но официальное описание, или, как оно именуется в документе - изложение подвига, прочел впервые.
"7 АВГУСТА 1944 ГОДА в районе Тупики после артподготовки противник силой до 50 танков и пехотой перешел в контрнаступление и вклинился в наши боевые порядки. Танки повернули строго на юг и тем самым отрезали ПНП, на котором находился АЛХИМОВ.
Гвардии лейтенант АЛХИМОВ вызвал по радио огонь дивизиона и отсек пехоту противника от танков и расстроил боевые порядки танков.
Группа 13 танков повернула на НП 62 сп 184 сд, где находился АЛХИМОВ, и открыла огонь. Создалась сложная обстановка. Тов. АЛХИМОВ не растерялся, вызвал огонь дивизиона на себя по подходившей группе танков, подбил четыре, а остальные вынудил к отходу.
Всего было подбито шесть танков. В результате положение восстановлено, а АЛХИМОВ продолжал свою работу дальше".
В таком виде излагался подвиг в нашей красноармейской газете "Во имя Родины", описан в книге С. Е. Попова "На огневых рубежах". Вообще, о том, как артиллеристы геройски вызывают огонь на себя, есть много поэм, повестей, даже песен. Как правило, рисуется одна и та же картина: ПНП, передовой наблюдательный пункт, осажден танками и командир батареи диктует свои координаты, приказывает: "Огонь на меня!!!"
На окруженный врагами блиндаж обрушивается море огня. Танки вспыхивают и взрываются, фашисты бегут.
Случалось и так. Бывало иначе. С Владимиром Алхимовым вообще произошла, казалось бы, невероятная история, и давно следовало восполнить скупое изложение подробностей подвига, рассказать, как это все произошло.
В августе сорок четвертого
Гвардии капитан Бабич, командир дивизиона, в состав которого входила и батарея Алхимова, не выносил замкнутого пространства. Даже во время жестоких бомбежек и обстрелов не мог улежать в темном блиндаже, сидел в опасном открытом проходе. Бабичу непременно надо было видеть небо, как в чистом поле. Чтобы там ни творилось, в безумном небе войны.
Помню, он и в Сталинграде, на Мамаевом кургане, устроил ПНП на продырявленном, словно дуршлаг, чердаке полуразрушенного дома. На Бабича таращили глаза: "Ты что, сдурел?! На такой голубятне торчать, у немцев на виду!" Ваня, Иван Маркович, улыбался своей застенчивой улыбкой, отвечал с украинской хитрецой: "А вот немец, он меня как раз и не считает дурнем. Ему и в голову не полезет, что я тут сижу. Потому и не мешает работать". И сидел на простреленном, продуваемом чердаке, делал свое дело. А мастер он был непревзойденный: лучшим командиром батареи считался тогда в полку. Его таланту артиллерийского снайпера способствовали даже маленькие личные слабости. Впрочем, как понял я со временем, бабичевская боязнь закрытого пространства была отнюдь не слабостью. Профессиональным чувством: артиллерист без хорошего обзора - крот.