Бродя по тихим ночным улицам, долго говорили, нет, правильнее все же будет, я долго говорил. Объяснял, те свои мысли и поступки, ругал себя за глупость, за невнимательность, за черствость, рассказывал, как искал ее, как надеялся и страшился… и трогал, постоянно трогал Ми. Я не выпускал ее руку из своей ни на минуту, словно боялся, что стоит мне ее отпустить, и она опять исчезнет, оставив меня задыхаться без нее, как рыба, выброшенная из воды. Я то проводил рукой по ее щеке, то приобнимал ее за плечи, то целовал в висок на ходу...
- Знаешь, мне до сих пор стыдно перед тобой. – видимо, теперь пришла очередь выговориться Ми. – Нет, я не жалею о побеге, ведь тогда Ама-но-Хико так и лежал бы в своей минка без сознания, пронзенный катаной, и даже маленькой страны Като уже, возможно, не существовало бы на свете, и ее жители сейчас бедствовали, а женщины Вилаира были по-прежнему бесправны. Я бы не узнала очень многое про себя, не проверила бы на что я способна. Но… я ведь предала твое доверие ко мне. Ты подарил мне право свободно ходить где мне захочется, а я воспользовалась твоей добротой.
- Ты столько делал для меня, а я этого не видела. Точнее, я видела…. Твое хорошее отношение ко мне, понимала, что ты балуешь меня, что ты – самый лучший господин, возможно, во всей Империи. Но ограниченная своим положением кейнаши и своими скудными знаниями о жизни, не понимала, что ты мне даешь гораздо больше, чем следует из чувства благодарности за приятно проведенную ночь. – продолжила Ми.
- Ама-но-Хико рассказал мне про руны привязки у меня на спине, что они очень сильные и не снимаемые. Теперь, понимая, что все мои страхи, подтолкнувшие меня к побегу, были беспочвенны, мне еще больше стыдно перед тобой. Ты никогда не относился ко мне, как кейнаши, в полоном понимании этого значения, а я не понимала этого. Прости. За все волнения и тревоги, что доставила тебе, за то, что обманула тебя, злоупотребила твоей добротой, не оправдала твоего доверия! Прости, прости, прости! – Ми зябко укуталась в мой камзол, накинутый ей на плечи, и поймав мою ладонь, прижалась к ней щекой.
Понимание, что она не держит на меня зла и даже, странным образом, считает себя виноватой во всем, что с нами тогда приключилось, еще больше разожгло огонек надежды в моей душе, а ее жест, полный безусловного доверия и возвращающий частичку того безмятежного прошлого, окрылил мои мечты.
Видеть свой камзол на ней было… как признание ею моего права заботиться о ней. Обнадеживающе, волнительно и приятно.
Расставшись ближе к утру у дверей особняка посольства, в котором она теперь жила, перенесли прогулку по городу на полдень. Договорившись, что я зайду за ней.