Капитан стал неторопливо раздеваться, но обессилено опустился на кровать. Девушка принялась услужливо стягивать с него джинсы, когда мужчина откинулся на подушки. Она запустила себе руку под фартук, и в темноте каюты послышался звук расстёгивающейся молнии:
– Мой капитан, – томно прошептала путана, – я стану для вас особенной…
Ее прервал кашель. Мой кашель.
Черт! Ну почему сейчас?
– Новенькая? – она пыталась разглядеть меня, непривыкшими к темноте глазами.
Я увидела, как капитан накрыл лицо ладонью:
– Проваливай, – пробормотал он.
Никто не пошевелился. Я словно оцепенела.
– Проваливай, я сказал! – невнятно рявкнул он снова.
Наконец, немного придя в себя, я тихонько поднялась и двинулась к выходу.
– Резиновая, я тебе сказал.
Я замерла у двери, когда мимо меня промчалась разъярённая путана, едва не сбив с ног:
– Сука, – прошипела она мне в лицо.
Ещё несколько минут после ухода официантки я не могла пошевелиться.
Что сейчас произошло?
Сначала притащил шлюху, потом выгнал.
Ответом мне послужил храп. Судя по всему, он просто не в состоянии.
Повинуясь любопытству, я бесшумно приблизилась к кровати. Сейчас, когда он так крепко спит, я могла бы его убить…
Но что-то мне подсказывало, что это не лучшая идея.
Я тихо забралась на кровать и вгляделась в грубые черты. За этот месяц я сделала вывод, что он не бреется и не стрижётся, именно поэтому вся эта грива в таком неухоженном состоянии. Сейчас спящий и обнаженный он казался мне весьма безобидным, поэтому я бесстрашно коснулась татуированного предплечья, желая разгадать природу его шрамов. Ожоги? Кажется ожоги. Спина, руки, плечи и даже немного грудь…
Что же с ним случилось?
Моя рука скользнула по его груди.
– Нет… – шепнул он, и я, вздрогнув, отскочила, – нет, пожалуйста… Выходите… Ну же, выходите, – шёпот звучал надрывно, – это приказ… – он словно в бреду метался по подушке, – умоляю…
Его глаза все ещё были закрыты. Он спит.
Ему снится кошмар?
Мне вдруг захотелось остановить это.
И прежде чем я успела подумать, моя рука уже коснулась его щеки:
– Тише, – я провела по волосам, – тише. Это всего лишь сон, – равно укрощению льва, – все хорошо…
Он перестал метаться:
– Простите… – бормотал он болезненно, – это моя вина… – едва разборчиво.
Эти ожоги, кошмары, странное существование… Мне вдруг стало жаль его.
Должно быть, так выглядит стокгольмский синдром в действии.
Он продолжал что-то бормотать, когда я обхватила косматую голову чудовища и прижала к груди:
– Все закончилось, – прошептала я, – забудь. Все прошло. Больше не будет болеть.
Уже начало светать, когда я, наконец, пришла в себя и собралась вернуться на своё привычное место на полу. Я осторожно высвободила руки и, уже было собралась слезть с кровати, когда сильная рука сжала мое запястье: