Деда я помнил до сих пор, хоть он давно уже умер. Его суровое лицо всегда представало перед глазами, когда я видел злость отца. Благо не часто, но папа очень напоминал его в такие минуты. Дедушка же выказывал недовольство постоянно. Мне маленькому казалось, что
старика ничего в этой жизни не радует, кроме одного — надавить на кого-то, отругать, показать на недостатки.
Я изо всех сил избегал деда, да и он не стремился к общению. Лишь когда к дом приходили гости, одёргивал меня, чтобы я вёл себя подобающе. Как положено наследнику рода. В моей памяти этот человек навсегда останется глыбой льда с человеческим лицом.
В груди шевельнулось недовольство, мне не хотелось сочувствовать матери, но я не мог не понимать, что она не владела своей жизнью. Её заставили выйти замуж за отца, который тоже женился не по своей воле. Не этого ли я пытался избежать, когда отказался поступить так же?
Я не от брака с Миленой отказался, а от шага, который мог разрушить две жизни, как случилось с моими родителями. Нет, не две… Три. Ведь моя судьба тоже оказалась под угрозой. Из-за предубеждения я не разглядел в Миле настоящий бриллиант, не узнал свою любовь, сломал её…
Не вина деда, отца или матери. Моя вина, и мне с этим жить. С этого дня смотреть в зеркало и осознавать, что я собственными руками уничтожил возможное счастье с Миленой.
Конечно, я не сдамся! Я попытаюсь завоевать её сердце… Хоть больно даже думать о том, что она уехала с отцом на Бали. Что она уже не моя. Я никогда не был ревнив, — на самом деле, было плевать, с чем трахается Алла или ей подобные. Главное, соблюдать осторожность и ничего не подхватить. Да, я не доверял женщинам.
Не верил матери. Ненавидел их всех… Пока не полюбил Милену.
И сейчас, глядя на взволнованную мать, на её руки, которыми нервно она мяла ткань юбки, её блестящие от сдерживаемой влаги глаза, поджатые губы, понял, что хочу ненавидеть её и дальше… Но не могу.
Она вырвалась на свободу, а я остался в клетке своих убеждений.
— Сними это, — устало шевельнул я рукой. — И налей мне чая.
Дядя Тимур тот еще хитрый лис, скрыл от нас дату операции. Знал бы я о ней, ни о каком Бали и речи быть не могло. Милена не раз говорила, как ей важно быть рядом с папой в этот день, я, черт возьми, обещал ей это!
Так что старый интриган, не смей сдаваться! Борись за свою жизнь. Я посмотрел на бледную жену, ее дрожащие пальцы, которые нерешительно застыли рядом с лицом дяди Тимура.
— Папа, — прошептала она одними губами. — Как же так? — распахнув свои васильковые глаза, полные слез, спросила у меня и тут же прикусила губу, чтобы не расплакаться.