– Ну ладно, пошли мы. Хорошо вам отработать.
Полонский с силой хватает меня за рукав пуховика и тянет к лифтам. Я оборачиваюсь – консьержка привстала со своего стула, и оглядывает меня с ног до головы. Видно, я выгляжу уж как-то совсем специфически. Хотя, я одета как среднестатистическая молодая мама – просто и удобно. Пуховик, прикрывающий попу, джинсы и ботиночки на плоской подошве. На каблуках ведь не удобно коляску таскать по ступенькам. А мне частенько это приходится делать.
А вот незнакомая мне модель, видимо, одевалась совсем иначе.
Женщина качает головой.
– И одета как-то просто больно. Что-то с Лизой случилось. Наверное, и правда заболела.
Долетает до нас её ворчание. Максим Дмитриевич окидывает меня суровым взглядом, и вталкивает в зеркальный лифт.
– Я просчитался, Маргарита. Вы совершенно не так одеты. Тамара Павловна и впрямь плохо видит, но Лизку она всегда узнавала не по лицу, а по одежде. Та одевалась ярко, броско, дорого и вызывающе. Вы же – как монашка. Будем надеяться, что она приняла вас просто за болеющую. Но надо исправляться. Никто не поймёт, что вы – не Лиза.
– Почему? Мы с ней настолько похожи?
Я с сомнением прокручиваю в памяти рекламный ролик шампуня, вспоминая прекрасную длинноволосую брюнетку.
– По-моему, мне до неё, как до Пекина раком!
Хоккеист пристально смотрит на меня, не отводя взгляда:
– Вы обязательно будете одеваться так же, как она. Даже, если мне действительно придётся поставить вас раком!
Заливаюсь краской.
В голосе Полонского звучит неприкрытая угроза. Что, чёрт возьми, он имел ввиду?
– Никто толком не знает, как выглядит Лиза на самом деле. Беременная – она была толстая, почти не красилась. После родов – тонна косметики, пластическая операция. Но всегда она одевалась очень модно и ярко. Так её и узнавали. А мой круг общения не очень велик, никто ничего и не заподозрит, если вы будете всего лишь одеваться соответствующе.
Молчу.
– У меня осталось её несколько вещей, которые она, почему-то не забрала. Сейчас вы их примерите, и поедем в новом образе в магазин. Нам нельзя больше так проколоться.
Максим Дмитриевич выходит из лифта, и открывает белоснежную дверь. Я выдыхаю. Ну что ж, назвалась груздем – полезай в кузов, делать-то нечего.
Пятикомнатная квартира хоккеиста поражает меня своей холодностью. Всё очень строго, даже аскетично – прямые линии, вся квартира выполнена в серо-белых оттенках. Никакого уюта. У меня возникло такое чувство, что это – квартира закоренелого холостяка, женщиной тут даже и не пахнет.
– Ну, как?
Полонский разводит руками, стояла на пушистом белоснежном ковре. Я закусываю губу. Что бы сказать, чтобы не обидеть хозяина квартиры?