— Вот здесь подпиши.
— Я… Я одну дочку возьму… а с двумя я не справлюсь, — слезы опять полились градом.
— А что же ты попросила унести двоих?
— Да как же Вы не понимаете?! Я не могу выбрать одну из них!..
Врач понимающе кивнула и вышла.
* * *
Бережно прижимая к себе запеленатую в больничное приданое малышку, Ирина вышла на крыльцо родильного дома.
Пасмурный и холодный ноябрьский день соответствовал ее настроению. Что делать, как жить, когда ни одного близкого человека рядом? Но она еще крепче обняла дочку и, не оглядываясь на провожавшую ее медсестру, медленно пошла к тролейбусной остановке.
Маргоша пришла с извинениями — с работы шеф не отпустил. Она успокаивала подругу как могла. А та, ни словом не обмолвясь о своем предательстве к той, второй малышке, тихо утирала слезы, склоняясь над своей Настенькой.
Ирина, осыпая дочку поцелуями, дарила ей любовь, которой бы хватило на двоих. Смогла выдержать эту адскую муку дней 10. Но однажды попросила Риту посидеть с дочкой, помчалась в больницу. Буквально ворвавшись в кабинет врача выпалила:
— Я не могу так жить! Верните мне мою дочку!
— Но ее здесь нет.
— Как нет? Что с ней случилось? Где она?
— Ее удочерили?
— Как удочерили… Кто?!
— Этого я сказать не могу.
Когда Ирина очнулась, медсестра помогла ей встать и, провожая до двери, успокаивала.
— Не плачь. Тебе еще понадобятся силы, чтобы поднять на ноги свою дочурку. И думай только о том, что вторую дочку взяли хорошие люди. Береги себя, ты нужна своей девочке.
Как заклинание повторяла слова: «Я нужна своей девочке». Именно они помогали в минуты отчаяния, когда хотелось кричать от безысходности и отчаяния. Когда казалось, что жить больше нет сил…
В плену заблуждений
Дымов шел быстро. И чем быстрее он шагал, тем сумбурнее были его мысли.
— Что за чушь она порет! Хотя, все может быть правдой. Череда постоянных запоев осталась далеко позади. Но их шлейф тянулся за ним. И нередко с ним заговаривали совершенно незнакомые люди. По-приятельски хлопали по плечу спившиеся забулдыги, приглашая сообразить. О женщинах вспоминать не хотелось. Все они были для него на одно лицо.
Дымов тряхнул головой, словно желая проснуться от страшного сна. Но проплывающие образы были той ужасной действительностью, которая несколько лет назад была его жизнью. Напрасно он пытался в этом мусоре воспоминаний отыскать единственное — нужное ему. Память упорно не возвращала ему события единственной ночи, которые были сейчас ему так важны.
— Стоп! Я что собираюсь всерьез поверить этому бреду? Это что же получается? Она пытается обвинить меня в своей жестокости?! Я, значит, виновник, ее греха?! Так нет же, моя хорошая, милая овечка, это не я, а ты сама сотворила со своей жизнью нечто страшное.