Девушка достаёт из нижнего ящика комплект белья, закрывает дверцы шкафа… оборачивается и…
— Аааааа! — срывается от неожиданности в крик. Задыхается, хватаясь рукой за шкаф, — Буров! Ты как здесь оказался? — хрипит растерянно, но я вижу в ее глазах моментальные слёзы, которые она пытается незаметно сморгнуть, а следом — выдох облегчения.
Просто нечеловеческими усилиями выдержки глушу в себе порыв схватить Марью в охапку, успокоить и сцеловать все-таки сорвавшуюся слезинку…
Нельзя. Надо воспитывать. Иначе — хрен я от неё что добьюсь.
— Соскучилась, родная? — все-таки встаю с кресла и подхожу к девушке вплотную.
— Вчера, скорее всего, да! — Маша прищуривается, делает два шага назад и упирается спиной в шкаф. Закрывает — открывает глаза, переводя дыхание, — А сегодня… Раз сам вошёл, то и где выход тоже знаешь, — она пытается совладать с собой, но ее голос звенит от злости и слез, — И в следующий раз не забудь постучать. Тогда МОЖЕТ БЫТЬ, — она выделяет интонацией слова, — Если буду НЕ ЗАНЯТА, я тебе открою САМА!
— Марья… — предупреждающе рычу, потому что от ее резкого поведения начинаю снова закипать, — Тормози.
— Ах извини! — она фыркает, толкает меня в больное плечо, проходя мимо, и топает к дивану.
Я окончательно теряю конструктив нашего дебильного диалога, разворачиваюсь к Марье лицом и, потирая плечо, смотрю, как она надевает трусики и лифчик.
Девушка подходит к письменному столу, открывает ящик и достаёт оттуда косметичку. Плюхается на стул, на котором сидел я, и начинает доставать какие-то тюбики.
— Где ты была всю ночь? — спрашиваю угрожающе.
— Я же не спрашиваю тебя, — она фыркает, — Где был ты?!
— Спроси… — говорю примирительно.
— Мне неинтересно, — она дергает плечами и открывает баночку с кремом.
Мои мозги начинают подтекать. Что происходит?
— Куда-то собираешься?
— Да, — отвечает с вызовом, но ее голос вибрирует даже на коротком ответе.
Правильно, бойся, Мышка…
— Ты никуда не пойдёшь, — говорю спокойно и смотрю, как взрываются ее плечи.
— Тогда уходишь ты! — она вскакивает с кресла и идёт в коридор, показывая мне дорогу, — Что с моей дверью? — с яростным шипением тормозит и разворачивается, — Что вообще ты себе позволяешь! Делать… — всхлипывает, всхлипывает и закрывает лицо ладошками, — Со мной. С моей жизнью…
Все. Вот теперь поговорим. Рывком впечатываю ее в себя. Дрожащую, растерянную, сладкую, мою… Сомнений в этом у меня нет. Марья не умеет врать. Она рыдает на моем плече навзрыд.
— Ну тише, детка, — я целую ее в макушку, висок, — Тише, все же хорошо. Я был немного занят.