— Я быстро обернусь, моя бесценная. Мне это нужно сделать. А ты просто не выходи из дому. Дождись… Блуд на веранде будет, чтобы ты не оступилась, не поранилась, — горячие пальцы костяшками прошлись по ее щеке, чуть задев дрожащие губы.
Замерли. Обхватили внезапно щеку всей пригоршней, чуть сжались, воровато и жадно. Он шумно вдохнул, как сквозь зубы протягивая воздух.
Лэля застыла, а по телу дрожь, и вновь то пламя, как в машине, когда из дому выезжали! Сердце птицей забилось в груди! Непонятно, к Захару или от него рвется? Нет… к нему! Хоть и страшно, а к этому непонятному и мрачному, но такому доброму к ней мужчине тянется!
И он к ней тянется тоже, ощущает. Энергетика эта его невероятная какая-то, опаляющая ее кожу. Все его тело склонилось, приблизилось впритык, чувствует. А рука, что лицо Лэли держит, дрожит так, будто он сильнее пальцы стиснуть хочет, дернуть всю ее на себя, и сам себя сдерживает! Едва зубами не скрежещет.
— Я быстро вернусь. Обещаю, — повторил отрывисто, с тем же гулом, обдав ее губы сухим жаром крошащегося шепота своих слов.
На секунду прижался в каком-то диком по напору, почти агрессивном поцелуе, как напал на ее рот! И тут же отодвинулся, всем телом назад подался. Только те самые пальцы, точно цепляясь, не желали ее кожу покидать.
Но Захар оторвал, заставил, подчинил тело титанической воле. Хотя Лэля уже сама за ним потянулась, подняла руки, стремясь за шею обнять, ухватить ускользающее тепло. Удержать…
— Не выходи, ненаглядная. Вернусь скоро, — еще раз тихо прохрипел он.
А сам вышел, печатая шаги, плотно закрыв двери, если по звукам судить.
Тихий рык Блуда, какой-то приказ Захара псу, который не смогла разобрать. Шаги, словно сотрясающие деревянную веранду. А Леля так и стоит посреди комнаты, только теперь поняв, что все еще терзает в руках подаренную сорочку.
Жажда! Буря потребностей, а ни одной дать воли нельзя!
Тело трясет, как в жестоком ознобе, мышцы выкручивает, выламывая кости из суставов, кажется.
И Захар сорвался, едва за первую линию деревьев зашел, хоть и не важно же, по сути, — Лэля все равно не увидит. Но тянул, стремился спрятать надежней. Однако и выдержки надолго не хватало.
Стоило тени раскидистых смерек накрыть его голову, вся сдержанность рухнула. Рык, так долго рвущийся из горла, проявился рокотом, заставляя скрежетать зубами, хрипеть, едва ли не скалиться. Тяжелое дыхание раздирало грудь, круша изнутри ребра, тьма выбиралась наружу, туманя взор багровой мглой. Кулаки сжимались так, будто кости стремились прорвать сухожилия и кожу, а он все пытался дальше убежать, чтобы и тень его безумия не коснулась дома, где он оставил Лэлю.