Много времени на это не ушло. Василина стояла на холодном полу кухни, обхватив себя руками и безучастно глядя в окно. Уверенная, что никто не видит, она не скрывала своих эмоций. По щекам текли слезы, которые она забывала смахивать со щек. Ну, текут и текут, пусть.
- Не стой здесь, полы холодные, еще простудишься, - тихо произнес он, не зная, что сказать, чтобы успокоить.
Девушка от неожиданности подскочила. Настолько погрузилась в свои мысли, что и не заметила, как он подошел. С того момента, как она удачно притворилась спящей, в голове роились тысячи мыслей. Одна из них приобрела вполне четкие очертания – это она, Василина, виновата в том, что случилось с Асей. Будь она повнимательнее, понастырнее, узнала бы, что беспокоит младшую подругу. А что-то девочку явно беспокоило. Или могла бы заметить, если за ней кто-то следил. Но нет, просто спустила все на тормозах, списав на первую влюбленность. Дура. А знала бы, могла бы помочь. Глеб ведь предупреждал, чувствовал, что-то не так. Где была ее хваленая женская интуиция? Черт ее знает.
К моменту появления Кирилла Лина успела накрутить себя до того, что, случись мировой потоп, даже в нем бы обвинила себя. Ну, а кто же еще? Не углядела, не предотвратила. Еще и в этой ситуации с поклонницей Лаврецкого ей что-то активно не нравилось. Вот только что, понять не могла. А будь она достойной дочерью своего отца, давно бы во всем разобралась.
- Лина, хватит мерзнуть, - повторил Кирилл. Подошел ближе, обнял, забыв про обещание не касаться ее. – Ну, ты чего? Не плачь, золотко. Ты просто устала. Надо выспаться, а завтра будет море по колено.
- Не будет, - Лина развернулась и уткнулась ему в грудь, даже не осознавая до конца, что делает. – Это я во всем виновата, я. Должна была ее расспросить. Я же при желании все, что угодно могу из человека вытянуть. А я…не спросила.
- Не говори глупостей! – мягко, но решительно возразил Лаврецкий. Общаясь с ней в последнее время, он словно ступал по тонкому льду – каждое слово вызывало абсолютно неожиданную реакцию. Порою чувствовал себя и укротителем дикого зверя, и психиатром в одном флаконе. – Ну-ка, посмотри на меня. Читай по губам и запоминай. Ты. Ни в чем. Не. Виновата. Прекрати себя казнить. Никто не знает, что произошло на самом деле. Но мы узнаем, непременно узнаем. Слышишь меня?
Она и слышала, и не слышала одновременно. Наверное, не стоило пить коньяк. От него бросало то в жар, то в холод. А еще слишком ярко ощущались руки Кирилла на талии, словно к ней прижали раскаленные угли. И от его мягкого голоса к чертям летели все барьеры, которые она усиленно выстраивала на протяжении нескольких лет. И воздвигать их снова почему-то не хотелось. Конечно, во всем виноват коньяк. Что же еще? Не она же произнесла эти слова: