- Считай, это благодарностью за помощь в выборе подарка сестре, - невозмутимо проговорил Кирилл. Они оба понимали, что благодарностью это назвать сложно, но раздувать очередной спор не стали. Василина лишь с легкой усмешкой заметила:
- Достаточно было просто сказать «спасибо». Проще и дешевле.
- Что ты, душечка, никто еще не называл меня жмотом, - начал корчить из себя дурака Кирилл, изображая кого-то очень напоминающего Романа.
Чуть позже, уже поднимаясь в собственную квартиру с кучей пакетов, Василина с улыбкой подумала о том, что они с Кириллом Лаврецким никогда не смогут общаться нормально. У их отношений всегда будет два состояния – либо ругаются так, что клочки летят, либо ржут, как безумные. И еще неизвестно, что хуже. Лаврецкий подбирался все ближе и ближе, не только к ней, но и к ее семье. И как это остановить она не знала.
Родион, придя домой и, увидев в комнате дочери букет гиацинтов, лишь хмыкнул, но комментировать ничего не стал, только попросил приготовить чаю.
Уже ближе к ночи позвонил Глеб и потащил на прогулку. К счастью, в этот раз не было огромной компании. Брат и сестра вдвоем прошлись по набережной, забежали в кафе, поели пиццы, мороженого, опять пошлялись, наслаждаясь огнями города. Такие моменты с кузеном Василина ценила больше всего – он забывал обо всех своих девицах, отбирал у нее телефон и вместе со своим оставлял в бардачке машины и уводил гулять. Возможно, и не очень благоразумно было оставаться без связи, учитывая характер Глеба, но чертовски здорово. Не возникало ни малейшего ощущения, что любимого брата приходится делить с кем-то на другой стороне города. В такие минуты они могли забрести куда угодно, а потом, громко хохоча, пытаться найти дорогу назад. И говорили, долго говорили обо всем. У них почти не было друг от друга тайн, и оба это ценили.
К счастью, о Кирилле этим вечером особо не вспоминали. Левицкий немного пошутил на тему того, что с прогулки увез ее опять-таки тот же парнишка, что пожирал взглядом на даче, и посоветовал над этим поразмыслить. Или, тут он коварно усмехнулся, Глеб может рассказать обо всем своей маме, Алле и бабушке и тогда поразмыслят они. От затрещины музыкант увернуться не успел и торжественно поклялся больше ТАКИХ глупостей не говорить.
Вернулись они далеко за полночь. Всю дорогу Левицкий с доброй усмешкой наблюдал за светящимся личиком сестры. Ему стало легче – что бы ни гложило его мелкую, она отвлеклась. Да еще как! Выходя из машины, повисла у брата на шее и еле негромко сказала: «Спасибо! Ты самый лучший в мире брат!».