Гектор — суровый руководитель. Он слишком хорошо знает специфику дела и слишком остро чувствует фальшь и лажу. А почуяв их, спускает на налажавшего всех собак. Он умеет — не повышая голоса, не опускаясь до прямых оскорблений довести до слёз и нервного тика.
Моё появление в кабинете его явно раздражает. Он извиняется, сворачивает окно и говорит мне резко:
— Алла, я занят. Твой очередной беременный закидон может подождать, а у меня тут серьёзный вопрос. Уйди, не нервируй.
Киваю, пячусь к двери, а выйдя за неё — мчусь в нашу спальню, кидаюсь на кровать и реву.
Беременный закидон, значит. Вот как он к этому относится! Ну а чего я хотела? Ведь я, по сути, навязала ему чужого ребёнка! И мы ни разу за эти месяцы не говорили о судьбе малыша. Что дальше? Он примет его? Усыновит? Или…заставит отказаться? Сейчас я окружена таким комфортом, который многим мамочкам и не снился. Меня в буквальном смысле носят на руках и пылинки сдувают. Но что будет, когда на свет появится ребёнок? Что будет тогда? Я ведь не вправе требовать, чтобы Гектор признал моего малыша.
От всех этих мыслей становится только хуже, и я плачу ещё горше. А потом над ухом раздаётся тихий взрык. Меня поднимают, резко разворачивают и поддевают пальцами подбородок.
Смотрим друг другу в глаза. В моих — слёзы. В его — злость.
— Говори, что навыдумывала. Только быстро и честно.
Он слишком резок.
Я отвожу глаза, глотаю слёзы, шепчу:
— Ничего, просто гормоны, — вымучиваю улыбку, — очередной беременный закидон.
Меня сгребают в охапку, прижимают крепко, но нежно к груди.
— Алла, поделись этим закидом со мной. Ну, давай, девочка, не бойся. Я — на твоей стороне. Чтобы не случилось. Чтобы ты не придумала.
И для подтверждения своих слов, чуть отстранив меня, осыпает моё лицо лёгкими поцелуями.
— Давай, колись.
Вздыхаю. Надо сказать. Раз и навсегда расставить точки над «i», чтобы и впрямь не накручивать себя.
Взглядом по-прежнему сверлю покрывало на кровати, поднять не смею и бормочу тихо, потому что говорить о таком тяжело:
— Это касается моего ребёнка…
— Нашего, Алла! — почти зло обрывает меня Гектор. — Нашего ребёнка! Какие-то проблемы? Патологии?
Гектор, конечно, помнит об обследовании, знает, откуда только что пришла. Беспокоится.
— Нет, всё нормально.
— Тогда почему ты ревёшь так, будто по покойнику? — когда Гектор переходит на такой тон — тихий, вроде бы вкрадчивый — значит, он в ярости. Сжимает мне плечи сейчас до боли, несильно встряхивает. — Отвечай! Что случилось?
— Ничего, ничего не случилось, — всхлипываю я, — всё хорошо… но… ведь… этот ребёнок… — и, всё-таки выпаливаю то, что гнетёт больше всего: — он же не твой!