— Дюх! Ты какого в Свердловске был? — заметив меня, нарочито весело спросил бригадир.
— Второго, в четверг. А что?
— Ну, я же говорил вам, — повернулся Семёныч к путейцам.
Те в ответ лишь ухмыльнулись.
— Да что случилось-то? — непонимающе посмотрел я на бригадира.
— Начальник их главный преставился. Вот, думаем, не ты ли там пошустрил, — заржал Семёныч, кивнув на газету.
Я подошел ближе, взглянул…
Хренасе!
На первой странице газеты в траурную рамку был помещён знакомый донельзя портрет, а под ним привычный для таких случаев некролог:
«…С глубоким прискорбием сообщаем, что 2 декабря 1982 года в результате несчастного случая трагически погиб известный деятель Коммунистической партии и Советского государства, член ЦК КПСС, первый секретарь Свердловского обкома КПСС, депутат Верховного Совета СССР, кавалер Ордена Ленина, двух орденов Трудового Красного Знамени и ордена „Знак Почёта“ Борис Николаевич Ельцин.
Перестало биться сердце пламенного коммуниста, известного деятеля Коммунистической партии и Советского государства, вся сознательная жизнь которого была отдана делу строительства коммунизма. Б.Н.Ельцин на всех участках работы проявлял творчество и инициативу в осуществлении политики партии. Его отличали беззаветная преданность великим идеалам коммунизма, огромная энергия и страстность в работе, партийная принципиальность и человечность, личное обаяние и скромность. Все это снискало ему признание, высокий авторитет в партии и народе…»
В прострации я находился примерно с минуту.
— Это что, правда?
Более дурацкого вопроса нельзя было и придумать.
— В газете написали, — пожал плечами Семёныч…
Среда. 8 декабря 1982 г.
Вчера утром на станции творилось странное оживление. Поодиночке и группами деповские и путейцы подходили к какому-то баку, выгруженному в понедельник вечером в тупичке, где хранился металлолом. Бак осматривали с разных сторон, пытались открыть, пробовали прочитать стёртые маркировки.
Каюсь, я тоже не удержался. Выбрался из мастерской и прогулялся туда же.
Внешне бак представлял собой стальную ёмкость почти кубической формы высотой метр двадцать или что-то около этого. Открыть его оказалось легко. Довольно широкая горловина запиралась по типу канистры — откидной крышкой с прокладкой.
Внутри плескалась какая-то жидкость серо-бурого цвета. Запах противный — эдакая смесь меркаптана и скипидара. Пожав плечами, я закрыл бак и вернулся назад в мастерскую.
Делегации в тупичок, однако, не прекращались. Я наблюдал за ними через окно.
В течение двух часов около бака побывало, как минимум, человек тридцать, некоторые — по второму, а то по третьему разу.