— Но живет на белом свете та, кто все ж тебя милей, — упавшим голосом договорил дух.
— Кто она? — заныли зубы, забурлила злость в том месте, где раньше была душа.
— Белокожа, волоока, черноброва… ну такие, с рыжинкой темные бровки. И стройна, и ладна, и румяна. Тонка станом, немного упряма. И зовут ее Беляна, — дух немного оживился: — Госпожа, вы заметили? У нас сегодня апофеоз белого! И прекрасный стих родился! Тоже немножко белый!
— Навий рифмоплёт! Не пытайся меня отвлечь! Заткнись и покажи ее!
Зеркало показало девицу, хлопочущую у плиты. Милая, хорошенькая, аккуратненькая. Явная провинциалка. Приехала в Сильверград замуж выйти. Коров в деревне пасти ох как неохота, в городе пристроиться всяко лучше. Платье… ретро какое-то. Марье бы не пошло, а этой идет. Стиль интересный, конечно, и, надо признать, подходит к образу. Небось продуман образ-то, до каждой мелочи. Коса красивая. Так и хочется выдрать.
— Эта? — Марья скептически рассматривала уже не слишком-то юную (по меркам нынешнего рынка невест и модельного бизнеса) шатенку. Двадцать? Двадцать-один? — Красавица? Ты сломался? Скажи, горничная, навь безрукая, опять тебя роняла? Или полнолуние так действует?
— Госпожа, — напомнил дух. — Вы же знаете… Василиса Прекрасная… Елена Премудрая…
— Помню-помню. Красота не во внешности — в том, что у де́вицы в сердце. Только вот мужчины дальше декольте обычно не заглядывают, — проговорила Марья, слегка успокаиваясь. Это какая-то ошибка, нет сомнений. — Вот не пойму я. У Василисы были слишком густые брови… и глаза, как у совы, а Елена каланчой уродилась. А навыпендривались — темные маги после смерти Кощея три века отходили, силы восстанавливали. Хватит придуриваться, Дух, покажи мне настоящую красавицу!
— Не могу. На сегодня эта — единственная, — дух вздохнул. — Жалко девицу. Ладненькая какая. Работящая. Моет-намывает, рук не покладает. Песни напевает. Пирожки выпекает. С утра за ней наблюдаю. Может, пощадите? А что если я и впрямь ошибся?! Магнитные бури! Магические возмущения! Подождем пару деньков. Глядишь, и рассосется ситуация!
Изображение девицы постепенно таяло.
— Верни! — рявкнула Марья.
Дождалась, когда девица проявилась, приблизила лицо к поверхности зеркала. Дохнула. Тьма облачком, будто паром в морозный день, коснулась костяного стекла — всосалась, словно и не было.
— Ушло по назначению Темное Дыханье. Обречена де́вица, — убитым голосом проговорило Зеркало.
И замолчало, больше не реагируя на шутки и подначивания развеселившейся хозяйки.
Утром Марья, в шелком халате с волочащимся по дубовым полам кружевным подолом, зевая, подплыла к Зеркалу, готовая услышать законное: «Нет прекраснее тебя!»