Наверное, эмоций мне и не хватало. Когда в последний раз было такое? Лет шесть назад — наше прощание с Калининым.
И сейчас я поняла, как хреново жить без эмоций. А вот такие мне и нужны. Они оживляют.
Я оттолкнула его. Первая. Мои руки лежали на голом торсе, его — на моем затылке и талии.
Ратомский дышал тяжело, а я перевела взгляд вниз.
— Ты хочешь меня…
Я не спросила, а констатировала факт.
— Какая наблюдательность, — он усмехнулся, даже не пытаясь подтянуть брюки.
Я все равно права. Откладывала этот момент, но ввиду сложившихся обстоятельств… Может, чем раньше, тем и лучше?
И он даже не успел понять, когда я потянулась к нему с поцелуем, да так жадно, как он, просто присосалась к его губам, языку.
Сдавайся же…
Я целовала его, обнимала, прижимала к себе, чувствуя чужие руки на теле, но я не могла поверить, что все это делаю я.
Но, как я и думала, все это будет только мне на руку. Главное — не переиграть. Он и так почувствовал подвох, но проигнорировал интуицию, когда дело дошло до физиологии. А я буду даже имитировать оргазм, только чтобы приручить его. А потом уничтожу с особым удовольствием.
Это грань. И я ее перехожу. Меня ничего не останавливает, только толкает вперед мысль, что я его обыграю.
А он и не сопротивлялся.
Сейчас, как я и думала, даже лучше. Я провела руками по его плечам, сбрасывая рубашку на пол.
— Дина… — снова шепнул он. — Обратно дороги уже не будет.
— А кто просит? — поцеловала я его в шею.
Он не верил, он так и подчинился физиологии. Покажем, убедим. Оттолкнув Ратомского, который выглядел вполне беззащитно со спущенными штанами, улыбнулась и стянула с себя футболку. Его взгляд остановился на моей груди. Я знала, что через тонкое прозрачное кружево проступает все. Лифчики с поролоном никогда не носила, чтобы не казаться непропорциональной.
— Продолжай, — скрестил он руки на груди, даже не удосужившись подтянуть штаны.
Ну, сволочь, наслаждайся.
Если он думал, что я не зайду дальше, то ошибся. Я подцепила резинку спортивных брюк и начала стягивать их, стараясь делать это медленно, очерчивая каждый изгиб. Я осталась перед ним только в лифчике и трусиках, а он — с голым торсом и все с теми же спущенными брюками.
— Долго смотреть будешь? — спросила я, переступив через одежду.
А он застыл. Он пожирал меня взглядом, но не знал, что делать. Хотел, но не действовал.
Между нами был пожар. И это был его проигрыш.
— Я тебя ненавижу, — сказал он, сжав мою ягодицу. — Ты двуличная тварь, которая будет пакостить любыми способами…
— Я о тебе того же мнения, — потянула еще ниже его брюки.