– Куда направляешься, ханец? – сидя в седле очень прямо, почти заваливаясь назад, чтобы выглядеть бравым и молодым, спрашивает сянь-ван.
Чжан Цянь почтительно кланяется.
– Выполнять повеление могучего сянь-вана, – отвечает он.
– Это хорошо, это правильно. Учатся мои люди?
– Учатся, великий сянь-ван.
– Скоро научатся?
– Скоро, великий сянь-ван. Думаю, через двадцать лун они заговорят.
– И это ты называешь скоро? – рука кочевого вельможи сама собой тянется к плетке. Но он сдерживается.
– Двадцать лун… Почему у вас такой сложный язык, Цянь?
Чжан Цянь снова улыбается. Губа трескается в другом месте. На ветру дрожат уже две капли крови.
– У тех, кто копошится в земле, всегда есть время поговорить, а для кочевника стрелы лучше любого разговора!
Сянь-ван доволен. Лицо его, теряющееся в мехах воротника и шапки, расцветает улыбкой. Так мог бы улыбаться завернутый в соболью шкуру шмат свиного сала.
– Вот за что тебя ценю, ханец, так это за речи твои, – честно говорит вельможа. – Похлеще рисового вина будут!
– А кстати, – говорит Чжан Цянь, будто вот лишь сейчас осененный этой мыслью. – Сянь-ван, я прихвачу кувшин? Учеба лучше пойдет!
Сянь-ван смеется.
– Бери! Только не разбалуй их слишком. Привыкнут к вашему вину – в Хань захотят! Придется всем ломать хребты!
От души пошутив, сянь-ван разворачивает коня и неторопливо, шагом уезжает прочь. Куда ему торопиться?
2
Подойдя к ближайшей лавке, Чжан Цянь берет кувшин вина. Торговец пытается его остановить. Чжан Цянь изображает надменность, хотя она противна ему так же, как и недавнее подобострастие. Жизнь – это маски. В них душно, в них тошно, нестерпимо хочется хоть недолго побыть настоящим, но без них ты непонятно кто, ты невидим, ты вне игры.
– Вздумал ослушаться великого сянь-вана? Он позволил мне! Прочь с дороги!
И с кувшином в руке быстрым шагом идет к большому, стоящему наособицу шатру. Когда до шатра остаются считаные шаги, охранник у полога, закрывающего вход, затверженным движением выдергивает из ножен меч и останавливает гостя касанием железа о горло.
– Раб, ты знаешь, кто там?
Чжан Цянь невозмутимо отодвигает клинок в сторону свободной рукой.
– Это для наложницы царя Парканы. Я принес вина!
– Оставь вино и убирайся.
– Это ханьское вино. Мне велено передать из рук в руки. Ты же все выпьешь сам, я знаю.
– Я не могу тебя пустить, раб.
– О, я не просто раб. Понимаешь, я евнух. Лишен мужской силы, так что не представляю никакой угрозы для женщин.
– Сказать-то можно что угодно… – теряясь, ворчит стражник.
Чжан Цян скорбно улыбается и спрашивает: