— После высадки я его не видел почти год. А потом он вдруг заявился к Инку, который рулил тогда, и просто прикончил его у всех на глазах. Сказал, что теперь он главный и жить мы будем по-новому. Побузили, конечно, подрались, да и успокоились. Какая по сути разница? Тем более он оказался толковым.
Я шла, внимательно смотря под ноги, и обдумывала его слова. Теперь знаю, почему здесь Севал, но легче не стало. Все равно непонятно, за что он был так жесток с теми солдатами. Может, и вправду у него проблемы с головой? Ведь у меня уже возникала эта мысль.
— О себе, надо полагать, не расскажешь? — вырвал меня из задумчивости голос Тома.
— Прости, — негромко произнесла я.
Своего решения я не изменила. Больше никому не буду изливать душу. Стоит только приоткрыть туда хоть щелочку, обязательно в нее наплюют. Или пролезут внутрь и застрянут там надолго. Не хочу ни одного, ни второго. Мне хватило и Маквела. Я часто вспоминала этого странного старика и искренне жалела о его кончине.
Разговор сошел к обсуждению местных блюд — второй любимой теме Тома, и мы проболтали довольно долго. Когда дошли до лагеря, было ещё светло. Настроение хорошее, я уже предвкушала купальни и хоть немного отдыха.
— Где Севал? — обратился Том к проходившему мимо мужчине.
— Вон, только прибыли, — махнул он в сторону, откуда к нам навстречу шла небольшая компания. — Поймали кого-то. Может, шпион?
Его заинтересованный взгляд прошелся по высокому мужчине, находившемуся без сознания, которого тащили двое людей Севала. Сам он стремительным шагом шел впереди них, но, заметив меня, резко остановился. Лицо перекосила такая гримаса отвращения, что я оторопела. За что?
Но он быстро взял себя в руки и снова двинулся ко входу, у которого стояли мы с Томом. Мне показалось, что Севал неуловимо изменился, но я не сразу поняла, в чем дело. Уши! Их больше нет. И когти. Теперь его левая рука стала такой же, как и правая. Неуместно вспомнила ощущения от касания когтей голой спины. Это было приятно. Жаль, избавился от них.
Тут же начала ругать себя за непозволительные мысли и, отвлекаясь от них, перевела взгляд на пленника. Грязный, в рваной, непривычной для этих мест одежде, он висел на руках сопровождающих. Ноги волочились по земле, а голова опущена вниз.
Кольнуло слабое узнавание. Присмотрелась повнимательней. Мужчина вдруг застонал и приподнял голову. Сердце остановилось у меня в груди. Я пыталась сделать вдох, но не могла, словно разучилась дышать. Из глаз брызнули слезы, и я еле слышно прошептала:
— Папа?