Он чувствовал, что из темных дверных проемов за ним наблюдают с обеих сторон переулка.
Никто не признался, что знает эту девушку. Он покачал головой и сел в машину. Руль все еще был слишком горячим, поэтому он достал из кармана носовой платок и, вытер им лоб и шею, накинул его на руль. Он завел мотор, развернулся и направился к улице Полтавской, затем свернул направо через мост на Волжскую и остановился на улице Ясной.
Теперь он был ближе к пристани, где нашли девушку. Дома здесь были маленькие, деревянные, с облупившейся краской пастельных тонов и голыми дворами, огороженными проволочной сеткой. Грязная улица была разбита в мелкий порошок по краям там, где должна была быть сточная канава, и легкая тальковая пленка покрывала тусклую краску машин, припаркованных перед домами, как тараканы, отдыхающие в прозрачной тени деревьев. Во многих дворах пышные акации и цветущие олеандры свидетельствовали о стойком тропическом климате, а герань и кактусы упрямо цвели на затененных верандах.
Харин припарковался за пустым корпусом расселенного общежития, и уставился на открывшуюся его взгляду улицу. Где-то совсем рядом в зарослях мелодии насвистывали скворцы, а на заднем плане резкие гудки портовых кораблей были дополнительным стимулом в давящей жаре. Он достал из кармана пальто черно-белую фотографию размером двенадцать на семнадцать сантиметров и посмотрел на нее. Фотографы Оганяна каким-то образом ухитрились сделать ее глаза открытыми, так что на ее лице застыло пассивное выражение, словно она грезила наяву. Волошин был прав. Она была прекрасна. Смерть не отняла у нее этого. Если она и была нелегалкой, как он подозревал, то лишь одной из многих, которые пересекли украинскую границу и раствориоись на российских просторах.
Этот старый район, мог дать анонимность и молчаливую защиту каждому, кто там жил. Вряд ли он найдет ее связи таким образом, и Харин знал это, как и каждый полицейский, которому приходилось заниматься подобными делами. Впрочем, с этого и следовало начать. Он вышел из машины и захлопнул дверцу. Рукоятка его оружия оставило на его спине потное пятно размером с ладонь, спрятанное под пиджаком. Он подошел к первому дому через калитку, прикрепленную к гниющему столбу забора ржавыми проволочными петлями.
Весь двор, очищенный от травы и чисто выметенный, был затенен полудюжиной кривых и полузасохших платанов, лиловые петунии цвели по обе стороны проторенной дорожки к парадному крыльцу. Харин прошел между петуниями и вышел на крыльцо. Вдоль края оплетенного виноградом крыльца в банках из-под кофе цвели помидоры, и крошечные красные плоды выглядывали из-за перистых зеленых укрытий. Внезапно с темного конца крыльца донесся глухой голос, и пот выступил на лбу Харина, как будто его ударили мокрой губкой. Он повернулся к крыльцу, его глаза болели, чтобы увидеть источник шума, а разум пытался понять опасность. Адреналин закачался в его венах, когда хриплое бормотанье снова пронзило послеполуденную жару. Потом он увидел небольшого попугая. Тот гарцевал взад и вперед, со всем стилем рок-музыканта, вдоль стены размером два на четыре метра между домом и столбом крыльца, высовывая голову в сторону Харина и высоко шагая в своем собственном внутреннем ритме. Попугай еще раз заклекотал, с невероятной смесью звуков, и вдруг остановился посреди своего насеста. который был покрыт коркой собственного известкового помета. Желтая веревка была привязана к одной из ног майны и свисала яркой петлей с доски. На секунду Харину показалось, что у него галлюцинации.