— Она не хочет никому зла, правда, — всхлип и новая слезинка. — Понимаешь, она говорит, что ты… ты околдовала его.
— Его?.. Ивана?..
— Да. И что… что я должна ему родить, что тогда мы все будем счастливы. И я, и дети, и он. Что это наше будущее. Она правда думает о всех нас…
О, как часто я слышала такие слова.
Бог думает о всех нас, Лиза. Он не желает никому зла! Его воля, чтобы ты… и дальше на выбор.
— Что она собирается сделать? — мой голос стал твёрдым, и я даже перестала делать вид, что пью. Ни к чему эти спектакли.
От слов Оксаны, от её тона и собственных флешбеков стало реально страшно и внутри поселился какой-то ужас, самый настоящий.
— Она…
— Твоя мать, Оксана. Она же что-то хочет делать. Шантаж, пресса. Это её план, верно?
— Ты знаешь? — Оксана подобрала под себя ноги и наклонилась ко мне, взяла за руки.
Её пальцы были мокрые от слёз, и я поморщилась, потому что теперь совсем не была уверена, что не злюсь на это наивное существо. А слёзы её неожиданно стали раздражать.
Она знает о чём-то плохом, что сделает мать.
И сидит тут, с вином и дорогой колбасой.
— Ну? — воскликнула я, вырывая ладони и хватая Оксану за плечи.
— Лиза, не кричи на меня! — возмущённо вспыхнула Королева О. — Это… неприлично. Почему я вообще должна…
— Твою мать, ваше величество, — прошипела я. — Он в опасности?
— Я считаю, что нет, — настойчиво сделала ударение на последнее слово Оксана. Она вдруг превратилась в капризного избалованного подростка. — Мама никогда и никому не желает зла, повторю ещё раз!
— О да, как же…
— И я ничего не расс…
— А если я скажу тебе, что твоя мать тебя уже обманывала, — и я пошла ва-банк.
Если это сейчас не сработает… уже ничего не сработает. Оксана застыла, остекленела, как куколка.
— Глупости.
— Никакие не глупости. Она тебя обманула. Твой фотограф… он тебя не предавал. Она просто не хотела, чтобы ты вышла за нищего и…
— С чего ты это взяла? — Оксана повысила голос и я клянусь, никогда я её такой не видела, и таких высоких нот от неё не слышала. Это был настоящий “бум” среди абсолютной тишины. — Гриша… Гриша был…
— Гриша… — шепнула я. Что-то вертелось в голове, но несомненно только от того, что не так много я знала взрослых Григориев.
— Да. Гриша. Предатель, я так… — Оксана сделала глубокий вдох. — Я так… любила…
И она прижала руку к груди, будто начала задыхаться.
Такой муки на лице я ни-ког-да не видела. Это было искреннее, сумасшедшее горе потерянного человека, который всю свою жизнь не жил своим умом и только мучился… мучился… мучился.