Сам он при этом чуть нахмурился, и в то же время на губах снова появилась трогательная улыбка.
Я затаила дыхание… Не в шутку! Резко втянула полные лёгкие воздуха и больше не выдыхала. Вокруг нас надувался большой мерцающий мыльный пузырь. По его поверхности ходили цветные круги, как будто расплывающаяся по воде нефть. Он был глухим и скрывал под плотным панцирем.
От всех.
Кроме Оксаны.
* * *
— Вы увлеклись моим мужем? — спросила Оксана, когда мы остались наедине в её комнате.
Мне стало казаться, что этот чёртов день уже никогда не закончится. Подумать только, утром ещё только меня собирала для пикника Ванесса, а уже к ночи я превратилась в разлучницу.
— Потому он… спит в вашем кабинете? — на меня не кричали. У Оксаны был очень тихий, очень раздражающе печальный голос.
— Нет, Оксана. Ничего такого не произошло.
— А что я видела? — она перешла на шёпот, и мне стало её ужасно жаль.
Я приблизилась к моей дрожащей, несчастной начальнице и села перед ней на корточки, как садилась перед Микой или Максом, когда они давали при мне слабину.
Их слёзы больше всего меня пугали. Бесстрашные дети вроде Микеллы и Максимилиана не должны плакать. И Оксана не должна.
Я впервые видела Оксану Королёву без макияжа, и она оказалась намного моложе, чем я думала. Кожу еле-еле тронули поры и только-только обозначились носогубные складки. С макияжем лицо казалось вечно напудренным, ненастоящим, а эти складки выделялись чётче. Тяжело накрашенные глаза делали Оксану обычно чуть более серьёзной. Выделенные яркой помадой губы откровенно старили её милое лицо.
Сейчас передо мной сидела совсем уж девочка, и я искренне усомнилась, что она родила хотя бы одного из четверых детей.
— Убеди… меня, — выдавила она и… горько-горько заплакала.
Оксана была такой искренней, такой несчастной и так хотела мне верить, что я потянулась к ней, и уже через минуту эта женщина-ребёнок плакала на моём плече, сморкаясь в ворот рубашки.
— Ну-ну… не плачьте. Мы с Иваном Анатольевичем встретились в учебной комнате. Я шла искать преподавателя по испанскому, а он там собирался читать книгу.
— А… диван!
— Я не знаю, почему ваш муж спит в кабинете, — я сделала ударение на слово «ваш», и Оксана отстранилась, проморгалась.
Сердце разрывалось видеть её такой.
— А почему?.. — спросила она, будто у себя самой.
— Я не знаю, — повторила, а сама вдруг поняла, что чем больше я смотрю на эту женщину, чем больше её жалею, тем больнее мне самой.
Я не была невинна. Мне нравилось, как Иван убрал прядь волос с моего лба. Мне нравилось с ним читать и нравилось то, что он мне улыбался. Что смотрел на меня, а я на него.