И было уютно.
И это всё от одного только поцелуя, который, кажется, вечность будет жечь мне губы, точно чёртово клеймо, которое и рада бы сбросить, но уже прикипела, как к части тела.
Мы ехали в больницу на перевязку в молчании, потому что Феня хотела слушать песню по радио. Она не была особенно музыкальным ребёнком и толком не знала, что именно ей нравится, но иногда, когда того требовали обстоятельства, вдруг заявляла, что играет её любимая песня, и потому всем лучше вести себя тихо.
Мы подчинялись.
И это было к лучшему.
Иван вёл машину сосредоточенно, не сводя глаз с дороги, а я была рада вернуться к своим мыслям. Они мне заменяли реальность.
Мысленно я уже давно продала душу дьяволу, а тело Ивану, и мне за это не было стыдно. Но только мысленно! Там же можно всё, верно?
Там я с удовольствием принимала его знаки внимания, сбегала на ночные прогулки и позволяла себя целовать снова и снова, а Оксана испарялась, будто её и нет. Она в моих мечтах сбегала с фитнес-инструктором, учителем танцев или поваром: в общем, все те мужчины, что становятся предметом страсти богатой дамочки в любовных романах.
И вот Оксана уходит, машет всем рукой и обещает навещать детей, а я очень рада за неё, и Иван рад, и все вообще рады. Оксана нас благословляет и садится в машину к своему фитнес-инструктору/повару/учителю танцев.
И жили все мы долго и счастливо. Конец.
Иван остановил машину, а я ещё какое-то время сидела, уставившись в окно, и продолжала думать о своём.
— Лиза? — он позвал меня, но не успела обернуться, как почувствовала прикосновение прохладных пальцев к своему плечу.
— Да?
— Приехали.
— Да, — сидящая на заднем сиденье Феня уставилась на меня так, будто я никогда в жизни не выпадала из реальности.
— Идём, — и я поспешно вышла из машины.
Перевязка оказалась процедурой конфиденциальной, и мы с Иваном снова застряли наедине, но худшее, что могло произойти — это беседа, а спасение от любой беседы — телефонный разговор.
Я прижала телефон к уху, предварительно разблокировав, чтобы светился, и выключив звук, чтобы не опозориться неожиданно вклинившимся в »разговор» посторонним вызовом, и ушла в дальний уголок.
Ребячество, конечно, но лучше неловкого молчания и уж точно лучше объяснений.
Я отчаянно не желала, чтобы передо мной за произошедшее извинялись или чтобы хоть слово про это обронили.
Это могло оставаться моим сном, ненастоящим эпизодом из моих дурных фантазий. Или даже миражом, вызванным… не знаю… опиумом или что там употребляют наркоманы?
— Вы меня избегаете? — он даже не дождался, когда я сделаю вид, что разговор окончен.