* * *
Первое, что я увидел, когда открыл глаза, мне не понравилось. Обычно, просыпаясь после доброй пьянки, несколько мгновений тебе хорошо, ничего не болит, нигде не ломит, голова совершенно пустая, потом что-то происходит, возможно, неловкое движение, попытка встать с кровати, первая затяжка, которую нельзя, но очень хочется. И сразу же становится плохо. Очень плохо, прям погано. Голова раскалывается, мутит и тошнит, а попытка вспомнить, что было, добавляет физической боли отчаянья. Мозг тужится, силясь пробить стену, причем не бетонную, а сложенную из ватных блоков-утеплителей. Прислушиваешься — и в глубине сознания начинает дребезжать тревожный звоночек. Сначала невнятный, потом усиливается с противным: «Ой-ой-ёй, а вчера ты выдал так выдал». Становится тревожно, но бессильно непонятно, от чего именно.
Сигналом, что что-то пошло не так, стал силуэт девушки в дверном проеме ванной. Махровый отельный халат и полотенце на голове не помогли распознать личность со спины. В надежде, что я еще сплю, я закрыл глаза, а для верности натянул одеяло на голову. Попытался вспомнить вчерашний банкет, параллельно проверяя, есть ли на мне трусы. Окей, трусы на месте, уже хорошо. Так, мы в клубе, начинал я с водки и «Ред Булла», чтобы не уснуть, потом виски с колой, было невкусно, и я стал мешать с колой уже ром. Помню танцовщиц, они двигались странно, с гипнотическим эффектом, и Бруклин объяснил, что это новая модная штука под названием шаффл-дэнс. Мы выпили с ним за это дело вроде Б-52 или самбуку. Надеюсь, не самбуку, меня несколько раз после нее пытались в милицию забрать из-за расширенных зрачков. Хотя если ее, то понятно, почему провалы в памяти.
В ванной зашумел фен, и голова заболела сильнее. Причем как-то странно: сразу во всех местах от макушки до челюсти. Я попытался размять челюсть и застонал от пронизывающей, давно забытой боли хорошего удара по лицу. Языком пересчитал зубы и немного успокоился. Фен затих, а я мысленно повторял: «Только бы не Настя, только бы не Настя». Факт, что я мог изменить жене, уже был серьезным поводом для беспокойства (пусть она не узнает — сам буду нервничать и съедать себя угрызениями совести). Если Вера, то это всего лишь сложности в команде, если местные, то, считай, пронесло, а вот если Настя, то это еще и косяк перед Виктором, а если Бруклин что-то видел, то и перед ним.
Я медленно поднял одеяло по глаза, когда услышал шаги в комнате. Босиком, в неприятно белом, на пробивающемся сквозь шторы солнце халате у зеркала стояла и расчесывала волосы Настя. Первая мысль коротко сформировалась словом из трех букв, вторая на мгновение после оценки стройных загорелых ног и силуэта груди в разрезе халата: «Ну ниче так, я молодчик». Но очень быстро вернулось троекратное трехбуквенное матерное. Я попал. Захотелось спрятаться, что-то похожее на мысль закрутилось в голове, но я выдал банальщину: