– Примешь, что ли? На пару недель, учиться приехал. Повышать кволификацу. А, сестричка?
Он схватил Гелю в охапку, попробовал оторвать, но запыхался и выпустил.
– Ты справная стала, прям не охватишь. Вовка кормит на убой, что ли? До центнЕра?
Геля поискала глазами – чем бы запустить потяжелее, но в идеально вылизанной прихожей подходящего не нашлось. Тогда она из всей силы ткнула брата кулаком в бок, и пока он шипел и ойкал, нашла тапки.
– Давай, залазь. Вот Вовке радость, теперь неделю не просохнете.
– А то!
Борька, вздернув рукава идеально белой рубашки, с видом доброго волшебника, щелкнул замками новенького пупырчатого портфеля и выудил три бутылки водки и огромную тарань.
– Рыба, бляха, все бумаги провоняла, завтра преподователю вместе с ними пиво придется купить, а то зачет не сдам.
Борька расстегнул пиджак, сел на диван, поддернув брюки с такой стрелкой, что можно было обрезаться об её остриё, развалился, откинувшись, прикрыл глаза.
– Кофейку бы. Небось нет, кура?
– Треснешь, чаем обойдешься. С сухариками.
– Ага. А колбаски, жада?
– Треснешь, говорю.
В дверь опять позвонили, но уже тихонько, два аккуратных звоночка с небольшим перерывом. Верка!
– У меня сегодня аншлаг, блин. Народ косяком идет.
Влетела Верка, румяная, пышная, в легких трениках и обтягивающей маечке, подчеркнувших все, что можно и что нельзя. Втолкнула сонную Оксанку, блеснула здоровенными золотыми сережками, улыбнулась белозубо.
– Я на часок, как всегда. Пару кружков вокруг леска сделаю и заберу её. А чо, Ирка спит?
И тут споткнулась, налетев на оцениваюший Борькин взгляд, как лошадь на препятствие.
– Ой! – голос Верки сразу изменился, стал тягучим, она повернулась к лесу передом, выпятив немаленькую грудь, – А кто это?
– Конь в пальто! Борька, не видишь? Приходите вечерком с Толиком, посидим. Я и Любу приглашу.
– А Толик в деревню уехал, картошку сажать, – Верка аж изогнулась, как береза под ураганом, принимая залпы из Борькиных нагловатых зрачков, – A я приду… – она медленно, покачиваясь всем телом, пошла к дверям, – С дочкой…
Геля проводила глазами резко изменившуюся фигуру с крутой грудью и поджатой донельзя попой.
– Кхм. Угу. Оксанку не забудь, смотри.
Захлопнув дверь, Геля внимательно посмотрела на брата.
– Ничо, козка, в теле, – Усмехнулся Борис, пряча ухмылку. Эту маслянистость хитрого прищура, нельзя было спутать ни с чем.
– Смотри Борь. Я тебе сама башку оторву, если что.
– Та лааадно…
…
Последние приготовления к завтрашнему празднику Геля заканчивала сама. Темная, гулкая, пустая школа – она обожала такие часы, когда в коридорах тускло светились редкие лампы, а стук каблучков отдавался в просторах рекреаций звонко и странно. Ей тогда казалось, что портреты со стен тоже начинали светиться неверным отраженным светом, и глаза писателей и поэтов оживали. Они явно следили за Гелей, переводя взгляд и от этого у нее по спине пробегали мурашки. Но было не страшно, а как-то чудесно, трепетно.