Однажды Рэйчел пришла в черных шелковых чулках. С самого начала нашего знакомства она всегда приходила на ярко освещенную улицу в белых нитяных чулках и за весь год ни разу не надевала других. Потом однажды вечером пришла в черных шелковых чулках.
На следующий вечер я опять надеялся увидеть ее в этих чулках, но, когда она вышла из переулка, на ней были белые нитяные чулки. Я ничего не спросил: я знал, что никогда не надо говорить того, что может задеть ее, но я так и не понял, почему она только раз надела черные шелковые чулки. Может быть, она попросила их у матери или у сестры, да мало ли как она могла их достать, но об этом я мог только догадываться. Если бы я спросил ее, она, наверное, рассмеялась бы, погладила мою руку, как делала всегда, когда мы бывали вместе, и рассказала бы все. Но я боялся спросить ее. Так легко было обидеть ее и сделать ей больно. По тому, как она со мной говорила, ясно было, что она не может примириться со своей бедностью. Я ее слишком хорошо знал и не мог поверить, что она всегда была бедна.
Каждый вечер, когда она выходила из черного переулка, я встречал ее там, и мы шли вместе по ярко освещенной улице до угла, где была аптека. На противоположном углу было кино. И каждый вечер мы ходили или в аптеку поесть мороженого, или в кино Я бы охотно ходил с ней и в кино и в аптеку, но мне никогда не удавалось заработать столько денег, чтобы их хватило и на то и на другое. За доставку на дом газет я получал сорок центов, и этого не хватало на мороженое и на кино. Приходилось выбирать
Когда мы стояли на углу между аптекой и кино, мы никак не могли решить сразу: съесть ли мороженого или посмотреть картину. Стоять на углу доставляло мне такое же удовольствие, как и все, что мы делали вместе. Рэйчел всегда старалась выпытать у меня, чего мне больше хочется, а сама отмалчивалась. А мне, конечно, хотелось сделать так, чтобы доставить ей как можно больше удовольствия.
— Я не двинусь с места, пока ты не скажешь мне, куда ты хочешь пойти, — говорил я ей. — Мне все равно куда, лишь бы с тобой.
— Знаешь, что мы сделаем, Фрэнк, — говорила она, дотрагиваясь до моей руки и делая вид, что шутит: — ты пойдешь в аптеку, а я в кино.
Этим Рэйчел давала мне понять, чего ей больше хочется, хотя, я думаю, она и не подозревала, что я ее понимаю. Если она предлагала мне пойти в кино, говоря, что сама пойдет в аптеку, я знал, что сегодня вечером ей больше хочется мороженого.
Картина шла около двух часов, и нам было хорошо все это время, а мороженое можно было растянуть самое большее на полчаса, и поэтому мороженое мы ели только два или три раза в неделю.