Как-то, на воскресной ярмарке они подошла к Анне и тронула ее за локоть.
– Что-то ты, подружка, смурная. Синяя какая-то, худющая. Не болеешь?
– Нет. Не болею. Твоими молитвами. А худая – так я всегда такая была. А ты, смотрю, раздобрела. Светишься…
– Так вот. Пора мне…
Марья, щурясь, как сытая кошка, поладила себя по животу, чуть выпятила его и стала боком
– Видать? Должно. Пятый месяц пойдет. Юбки уж все расставила, не лезут.
Анна глянула на плотную подружкину фигуру, отвела глаза, ей стало даже не горько, противно. Это он, Алешка, когда, про любовь ей врал, Марье те же слова пел. От одной не остынет, к другой идет греться. Пакостник. Анна аж сплюнула на грязный снег, повернулась к подруге, глянула ей прямо в глаза – пустые и прозрачные, как ледяная крошка в замерзшей луже
– Марья. Ты же знала, что он…. И как ты? Как ты могла?
– Что я знала? Ничего я не знала. Мало ли с кем парень путается… Женится, остепенится. А ты сама виновата – то Алешка, то Баро. Вот и получила. Отстань.
Она оттолкнула Анну, подхватила свою корзину, набитую битком, с баранками, булками, рафинадом и подушечками в синих бумажных кулечках, с чем -то еще, и пошла прочь, быстро, раскачивая оборчатой юбкой из стороны в сторону и некрасиво отставив локоть, словно толстая птица крыло. Анна смотрела ей вслед – вот она дошла до ворот, вот Алешка отошел от мужиков, пьяный в дым, шатаясь, догнал жену, и, грубовато подвинув ее с дороги, пошел впереди, даже не пытаясь взять у нее из рук тяжелую корзину. А она семенила следом, стараясь не отстать, и не успевала, никак…
Пелагея стояла на коленях перед иконой, комната была полностью погружена в темноту и только слабенький огонёк лампады мерцал в углу, освещая суровый лик Спасителя на старинной иконе. Эта икона досталась ей от бабушки, и она молилась только не нее, разговаривая с Христом почти без молитв, своими словами. Анна, совершенно не веря в Бога, все равно всегда замирала, слушая спокойный голос матери, и ей иногда казалось, что Иисус мать внимательно слушает и даже его взгляд становится живым и не таким отстраненным. Вот и сейчас так случилось, Анна тихонько присела на кровать, но Пелагея обернулась и встала.
– Нюрушка. Как ты, дочушка. Что-то печалишься, молчишь все. Может тебе отдохнуть от учебы твоей, а то заучишься, до беды.
– Нет, мамусь. Я скоро на экзамены поеду, в мае.
Пелагея вздохнула, поправила платок на тяжелом узле волос, присела рядом с Анной.
– Тут Сашкин крестный отец заходил. Сватов хочет слать, ты с Сашкой гуляешь, что ли?
– Да ты что, мам. Ни к кем я не хожу, не до того. Мне на учебу надо, какие парни.