Может, подсознание таким способом дистанцируется от него подальше, потому что подспудно я понимаю, что стоит чуть-чуть отпустить ситуацию — и произойдёт неминуемое. И если раньше он был просто чокнутым безумцем, который похитил меня с парковки торгового центра, то сейчас я знаю, кто он такой, и если опустить моральную сторону, то перед Богом и законом наша связь была бы абсолютно допустима и не наказуема. Дорога в ад мне уже заказана, но уж точно не потому, что я посмела покуситься на детородный орган парня моложе себя. Но это если опустить моральную сторону… А как её опустить? Я же знаю, кто он, и от этой правды никуда не деться.
К тому же он держал меня прикованной наручниками к кровати, а это вообще из ряда вон!
— Я смотрел не на твои голые сиськи, Натали. Хотя и на них тоже, конечно, — кончики губ смущённо ползут вверх. Ни дать ни взять агнец божий. — Я просто смотрел на тебя, пытался рассмотреть твою глубину.
Бросаю на него тяжёлый взгляд.
— В свете того, что именно ты смотрел, слова о глубине звучат двояко.
Он снова улыбается — обезоруживающе, широко, так искренне, что я тоже хочу улыбнуться, но сдерживаю свои неуместные порывы.
— Думаю, для тебя не станет открытием, если я скажу, что влюбился в тебя, — продолжает он, так, словно говорит о прогнозе погоды на завтра. Меня же словно подбрасывает от его слов и отнюдь не от восторга.
— Чего ты сделал? Влюбился?! Час от часу не легче, — вот тут уже улыбку скрыть не вышло. — Ты вообще в своём уме? Ах, да, прости, ты же псих, постоянно забываю.
— Медицински подтвержденный, — его указательный палец взмывает вверх. — У меня даже справка есть.
Опускаюсь на кровать напротив него и, не сдерживаясь, смеюсь. Смеюсь в голос, закрыв лицо ладонями, трясясь и даже похрюкивая от идиотизма сложившейся ситуации. Кай смеётся тоже, и наш смех сливается в унисон, сплетая кружева уникальной музыки обоюдного безумия.
Может, это всё-таки сон? Или галлюцинации?
Может, я сейчас сижу на шезлонге в Турции? И та дурь, которой меня накачали туристы из соседнего номера, никак не желает выветриваться. Совсем скоро меня отпустит, я опустошу мини-бар, не жуя заглочу всё сладкое, что только под руку подвернётся, и лягу спать. А утром посмеюсь над чушью, что пришла мне в наркотическом бреду.
— То есть ты хочешь сказать… прости, — снова захлёбываюсь смехом, утирая слёзы кончиками пальцев. — То есть, ты хочешь сказать, что влюбился в любовницу своего отца, посмотрев видео, как она, то есть я, мастурбирую на камеру для твоего повёрнутого папаши?