Почему-то даже сейчас он не сказал Аолли, что её отец запретил ему возвращаться без неё, и если он нарушит запрет — любой аиллуэ: воин, женщина, безымянный уолле — может и должен его убить. Уаиллар не рассказал и того, что Ллуэиллэ лишил его имени. Ему было стыдно вспоминать об этом — настолько, что он и не вспомнил.
Позже это сильно отразилось на ходе событий.
Меж тем день перевалил далеко за половину, и солнце стало заглядывать в угол двора, где стояла клетка. Солнечное пятно упало на емкость с водой: сначала задело краем, потом стало заползать всё дальше и дальше. Уаиллар спросил жену:
- Вода к вечеру сильно нагревается?
- Да. Пить неприятно.
- Там же растет олуора, попросила бы её прикрыть воду от солнца.
- Мне было так тоскливо и плохо, что — всё равно…
- Так попроси сейчас, любовь моя!
Аолли пододвинулась поближе к сосуду с водой, протянула руки в сторону куста олуоры — по совести говоря, довольно чахлого — который торчал из-под стены, и заговорила с ним. Олуора медленно развернула свои резные листья поперек лучей солнца и приподняла ветки, прикрывая кружевной тенью воду.
- Вот и славно, — сказал Уаиллар, — теперь вода останется прохладной до вечера.
Аолли спросила, как он добрался до аиллоу многокожих. Уаиллар принялся рассказывать, по принятому у воинов обычаю стараясь сделать рассказ красочным и остроумным. Особенно ему удалось описание заплыва через озеро, он даже сумел сымпровизировать несколько строф. Аолли рассмеялась, было видно, что её настроение улучшилось.
Про бой с тремя воинами аиллуо он не стал говорить, чтобы не волновать жену.
Потом седой круглоухий принес им ещё плодов, и они поели даже с удовольствием.
А потом опять пришли два многокожих воина и калека.
1
Больше всего мешало даже не то, что Асарау знал слишком мало слов, а то, что он часто произносил их неправильно. Доранту это бросалось в уши: добрые Боги наградили его хорошим слухом, и он даже любил петь на голоса с женой и дочкой, когда никого не было рядом из чужих.
Асарау щебетал, как альвы, но было заметно, что щебетал не в тон. И каждый раз, как он попадал мимо тона, альвы переглядывались и переспрашивали.
Доранту даже показалось, что он понимает отдельные мотивчики этого щебетания, сопоставляя их с тем, что переводил Асарау.
Когда калека-воин радостно подтвердил, что альв-самец согласился привести примеса Йорре в обмен на свою и своей альвы свободу, Дорант даже не обрадовался. Ему-то прекрасно было понятно, что трудности только начинаются. Он перевел сказанное Харрану и предложил пойти посоветоваться.