— Нет!
— Хорошо! Тогда попробуй двигаться на мой голос, слышишь?
— Да! Я попробую!
Я не помнила ни слова из того, что говорил мужчина, ведомая его голосом, и хватаясь за него, словно за спасительный маяк в этом гиблом белоснежном царстве. Иногда казалось, что он звучит отовсюду и невозможно понять куда же идти.
Было так страшно!..
Страшно потерять надежду, которую я обрела так неожиданно!
И я просто не поверила собственным глазам, когда через долгое мучительное время смогла увидеть сквозь деревья мужскую фигуру, облаченную в тяжелый тулуп и меховую шапку, которая двигалась ко мне, утопая в снегу почти по самый пояс.
Господи, получилось!
Я разрыдалась, опускаясь в снег, не ощущая его жалящего холода, сквозь мокрые слипающиеся ресницы наблюдая, что и он увидел меня, кинувшись поспешно вперед.
Пожилой мужчина с бородой, в которой проступали седины, чьи карие глаза осмотрели меня быстро, но тепло, пока он пытался поднять меня на ноги, слегка запыхавшись:
— Давай, дочка. Вставай. Не то околеешь окончательно. Можешь идти?
Всхлипнув, я кивнула в ответ, не в силах выразить словами, настолько я была рада увидеть его, и ощущая, словно вся усталость мира опустилась на меня в этот момент, когда хотелось стать хрупкой и беспомощной, отыскав защиту в лице этого человека, в глазах которого я не видела зла.
Простой деревенский мужчина, который работал не покладая рук, чтобы прокормить свою семью, стал моим ангелом-хранителем, осторожно помогая преодолеть последние метры снега, и усадил в сани, где лежали какие-то мешки.
— Накинь-ка вот это! — он укрыл меня шкурами, тщательно замотав ноги и окидывая быстрым сосредоточенным взглядом мой нелепый вид, который явно ввел его в раздумья, но не торопился задавать вопросов.
И его можно было понять!
На мне были сапоги, которые не могли себе позволить простые работяги для своих дочерей или жен. Как и тяжелое платье, материал которого он едва ли когда-либо видел в своей жизни…но платье было в засохшей крови, и разводов от попыток смыть ее. А еще нелепое подобие платка, вырванного неровным куском из лоскутного одеяла, и эта шкура поверх плеч на белесой завязке, которые бы могли носить если только оборванки.
— Как ты здесь очутилась-то, дочка? Заблудилась что ли? В такую даль даже охотники не заходят уже! — он пытливо заглянул в мои глаза, не торопясь забираться на вожжи, чтобы скорее отправляться домой, — Где твой муж, отец или брат? Как тебя пустили одну?..
— …у меня больше нет ни отца, ни брата. Все погибли. Были растерзаны монстром, — совершенно честно призналась я, заглядывая в глаза мужчины и видя, как его густые брови приподнялись в удивлении.