Они раздевали друг друга подобно паре воришек, торопящихся урвать своё и смыться от наказания. Она суетливо и бестолково. Он грубо и беспощадно к печально погибающей дорогой одежде. А потом огромное нестерпимо горячее тело накрыло её, будто рухнуло само небо.
Создатель – мелькнула в голове нелепая женская мыслишка – только бы не сотворить какую-то страшную непоправимую глупость. Но Саилтах помнил, какая неумёха его жена, не оставляя ей шансов на раздумья. Воин, легко отнимающий чужие жизни, умел забирать и всё иное. Особенно то, что принадлежало ему одному. Что он не уступит даже смерти.
Он целовал её, пристально, почти не мигая, глядя в глаза – она страшно смущалась, задыхаясь. Его дыхание било в неё сухим зноем самума – в груди мгновенно запылала жаром пустыня. В его груди хрипло ворочалось рвущееся наружу прожорливое нетерпение: ещё чуть-чуть, и прогрызёт эту каменную грудь, бросится на неё…
Диамель тонула в шумной, влажно щекочущей нежности. Захлёбывалась желанием, что жадно высасывало рассудочность. Лишало надежды на спасительную твёрдость собственного тела, раскалённого, как песок под солнцем. И не сразу осознала, что уже отдаётся этому катаклизму с человеческими глазами, разрывавшему стыдливость и швырнувшему её за пределы мира. Но и там её преследовали запахи пота, железа, лошадей, дальней дороги, неумолимого бессилия и неутолимого желания.
А потом она впервые узнала, за что женщина платит свободой и самой жизнью. Он дал ей это, и теперь уже ничего не переиначить. Он забрал её без остатка, и будет обладать завоёванным всё время, отпущенное ему на жизнь. Гремучие чувства верховодят этим мужчиной. Дремучая судьба – простонало что-то в ней, ускользая вслед затухающим судорогам острой неги.
– Мне повезло, – пробубнил Саилтах, опалив влажный висок. – Я обознался насчёт тебя.
– М-м-м, – ответила Диамель, не в силах пошевелить иссушёнными до последней капельки губами.
– Тебе туго придётся с моей ревностью.
– А-а-а, – заверила она, что в мыслях не было провоцировать такого ненормального.
И вообще: сейчас лучше помолчать. Но сначала напиться, раз уж они выползли из пустыни живыми.
Саилтах тяжело сполз с тахты и потащился к кувшину с водой, что предназначалась цветам.
– У-у-у! – укорила его в эгоизме жена, с тоской отсчитывая каждый рывок кадыка, провожающий глоток воды в чужое горло.
– Ты очень красива, когда можешь только мычать, – оживился король, смилостивившись и поднося ей воду.
Напоив жену, он рухнул рядом, потянулся, облапил горячими руками и без того изнывающее в жару тело. Прижал её к себе и блаженно простонал: