Стало ещё очевидней, что девушка далеко не простушка. Обновки-то стоили больших денег, но, ей, по всей видимости, не привыкать достойно одеваться. Таюли предупредила хозяев, что два воза с зерном, крупами да прочими съестными припасами, что вскоре подъедут к дому, вовсе не чужое добро. Всё это самое, что ни на есть, хозяйское. Мол, отдарок за их заботу.
А возле дома уже начал собираться народ: весть о каких-то богачках, гостящих у бедолаги плотника, молнией разнеслась по всей деревне. И привлекла внимание не только обычных зевак – первые притащились прямиком с рынка, где те богачки скупали всё подряд. Наведался к счастливцу и местный богатей, таща за собой судью из ближайшего городка.
Как раз накануне тот приехал вершить суд над всем, что приспело к этому времени в деревне. И, первым делом, над тем самым плотником, изрядно задолжавшим богатею. Вся деревня знала, что нынче бедолага потеряет дом, откуда придётся убраться вместе с женой и ребятишками.
Из дома богатея припёрли огромное, покрытое резьбой кресло с мягким цветастым седалищем. Наверняка единственное такое на всю деревню – невольно пришло на ум Таюли при виде этого монстра – уж больно трепетно с ним обращаются. Худой высокий судья, несомненно, знал об этом. И важно опустился в кресло, будто король на свой трон. Неспешно расправил полы и фалды городской одежды из дорогих тканей, нарочито тыча в глаза своим положением.
Наконец, судья потеребил аккуратно подстриженную кучерявую бородку и сразу же объявил приговор. Даже не спросил плотника, как всё было на самом деле – озлилась Таюли, сжимая кулаки. Вечером хозяева дома поведали ей, как попали в неподъёмную кабалу. Когда да сколько брали того проклятого займа. Какие набежали проценты, какой был уговор и как тот исполнялся.
Самая обычная история – таких тысячи. Да она сама вдоволь нахлебалась произвола тех, кто сильней её – знает, чем тот пахнет: слезами да кровью. Таюли открыла, было, рот, дабы потребовать справедливого разбирательства, но…
– Враньё, – возразила судье Челия, устроившись на нижней толстой ветке дерева у самого дома. – Ничего он ему не должен.
В постепенно разрастающейся толпе заахали, заохали и даже кое-где заржали. Судья же не удостоил вякающую на дереве соплю даже самым ничтожным негодованием. Повысив голос, он повторил свой приговор, всем своим видом демонстрируя его окончательность и непогрешимость.
– Враньё, – беспечно повторила демонюшка, болтая ногами над самой макушкой прислонившейся к дереву няньки. – Ты оглох, что ли, говнюк брехливый?