Его глаза сужаются, когда улыбка сползает с его лица.
— Ты ведь помнишь, что сама первая ворвалась в мою комнату нагишом, верно?
— На мне было полотенце, — напоминаю я ему, как будто это что-то меняет.
— Ты натолкнулась на меня, — продолжает он.
— Ты вообще-то вцепился в меня, — указываю я ему.
Злиться, когда тебя унижают... это называется защитным механизмом. Доходчиво.
Он снимает руки с моих бедер и отступает, поджав губы. В сиянии свечей он выглядит еще сексуальнее. Почему я? Почему он тот, перед кем я облажалась?
— Я рад, что ты врезалась в меня, — говорит он, неторопливо осматривая мое тело.
Шквал противоречивых чувств зародился в самом низу моего живота, и я бы солгала, если бы сказала, что внутри не визжала от самодовольства. Очевидно, снаружи остаюсь неотразимой и крутой.
— А? — смотрю на него вопросительно, и даже выпячиваю бедро, ухмыляясь. — Почему это?
Его глаза снова заблестели каким-то злым блеском.
— Мы пробудем здесь неделю, верно? — спрашивает он риторически.
Тепло, волнение и нервозность пытаюсь прорваться наружу, но я стараюсь выглядеть отстранено. Я обычно проверяю парней по реакции на мою руку. Верите или нет, но не все парни упускают из виду тот факт, что у меня только одна рука. У некоторых из них с этим фактом реальные проблемы.
Шокирующе, знаю. По-видимому, они пропустили ту часть, в которой говорится, что одноруких девчонок по статистике меньше, чем обычных с двумя руками. Но, кого удивишь чем-то обычным в наши дни?
— Верно, — говорю протяжно.
— И мы будем делить ванную комнату, — продолжает он, закусывая нижнюю губу, взглядом продолжая блуждать по моему телу.
Мне нравится не тонкость намека, а прямой подкат и его напор.
— Да, — говорю я с придыханием тоном, который не соотносится с моей попыткой выглядеть потрясно.
Когда его взгляд возвращается ко мне, он ухмыляется.
— Учитывая, насколько отвратительно выглядел душ после твоего ухода, смею полагать, что ты редко моешься. Сделай мне одолжение и убери за собой, если ты снова решишь принять душ на этой неделе. Я не чистюля, но знаю, что значит испытывать отвращение.
Он бросает мне насмешливую ухмылку, и новая волна тепла накрывает мое тело. Это уже точно не возбуждение. И что я могу на это сказать?
Независимо от того, что я произнесу, я буду смущаться только сильнее.
— О, — продолжает он, не испытывая затруднений с выражением своих мыслей по сравнению со мной. — Полагаю, это твое.
Он достает из кармана мое суперменское нижнее белье, и я с присвистом выдыхаю, выхватывая его у него из рук. Слегка представляю, как исколю его одной из этих малюсеньких вилочек для креветок у шведского стола. Отец сказал мне, что моя рука может раздавить яйца с той же силой, что и челюсти аллигатора — тело ребенка. В данный момент мне любопытно, насколько точна эта оценка.