Муж поднялся, чтобы поприветствовать свою жену и гостя. Панаве был одет в белое. У него было безбородое лицо с бреве и пойгнами. Кожа на его лице и теле была такой белой, свежей и мягкой, что напоминала некую новую разновидность чистой, снежной плоти, одевавшей кости. Она не имела ничего общего с искусственно отбеленной кожей современных женщин. Ее белизна и нежность не вызывали похотливых мыслей; очевидно, это было проявление холодного, почти жестокого целомудрия натуры. Волосы Панаве, падавшие на затылок, тоже были белыми, но от силы, не от немощи. Его глаза были черными, спокойными и бездонными. Он был еще молод, однако его черты были столь суровыми, что, вопреки их красоте и соразмерности, он походил на законодателя.
На мгновение магн Панаве переплелся с магном Джойуинд, и Маскалл увидел, как его лицо смягчилось от любви, а ее — расцвело ликованием. Она мягко подтолкнула Маскалла в объятия супруга и отстранилась, с улыбкой наблюдая. Маскалл испытывал неловкость от мужских объятий, но не сопротивлялся; чувство прохладной, приятной апатии охватило его.
— Значит, у чужака красная кровь?
Маскалла поразило, что Панаве говорит по-английски. Его голос тоже был удивительным, абсолютно безмятежным, однако безмятежность эта странным образом казалась иллюзией, результатом мыслей и чувств столь стремительных, что их движения не удавалось заметить. Как такое возможно, Маскалл не знал.
— Почему ты говоришь на языке, которого никогда прежде не слышал? — спросил он.
— Мысль — богатая, сложная субстанция. Не могу сказать, я ли инстинктивно говорю на твоем языке — или ты сам переводишь мои мысли на свой язык, стоит мне их сформулировать.
— Сам видишь, Панаве мудрее меня, — весело заметила Джойуинд.
— Как тебя зовут? — спросил ее супруг.
— Маскалл.
— У этого имени должно быть значение, но, повторю, мысль — субстанция сложная. Это имя связано с чем-то — но с чем?
— Попробуй догадаться, — сказала Джойуинд.
— Существовал ли в твоем мире человек, похитивший что-то у Творца Вселенной, чтобы возвысить себе подобных?
— У нас есть такой миф. Его героя звали Прометей.
— Что ж, в моем сознании ты ассоциируешься с этим поступком, но что это значит, Маскалл, я сказать не могу.
— Считай это добрым знаком, ведь Панаве никогда не лжет и никогда не говорит, не подумав.
— Должно быть, это недоразумение. Подобные вершины мне недоступны, — тихо, но задумчиво произнес Маскалл.