— Пап, ты не посмеешь!
— Еще как посмею! А еще расскажу про ваши кулинарные изыски, которыми вы накормили своих братьев насильно.
— А я что виновата, что они всеядны и песок тоже едят?
— Песок в сливках, — поправляет меня папа, и мы вновь начинаем хохотать до боли в животе.
— И долго вы тут хохотать будете? — недовольно спрашивает мама, войдя в комнату без стука.
— Долго, — отвечает папа. — Нельзя?
— Можно, — отвечает она и глазами выискивает причину, чтобы тоже остаться в этой комнате с нами. — А чего вы окно не закрыли? Продует! — и направляется, чтобы закрыть его, после чего оборачивается и натыкается взглядом на чемодан. — Ты куда-то собралась?
— Ну да, — я нахмурилась, приподнимаясь.
— Куда? Где ты будешь жить? Зачем так радикально? — мамин голос звенит от возмущения, но даже это не скрывает испуга, что проглядывает в обеспокоенном взгляде.
— Ты сама сказала, что эти два месяца я самостоятельна и вольна делать все так, как мне вздумается. Съезжаю от вас на два месяца.
— Но я не имела в виду съезжать от нас, Ксюша!
— Я дал ей ключи от квартиры Никиты, — вмешивается папа. — Поживет там одна и поймет, насколько ты незаменима для нее.
Вот папа, вот жук! Мне одно напевает, ей — другое… И как понять, когда он говорит правду.
— Ладно, — соглашается мать с отцом после минутного размышления. — Не забудь взять пару свитеров. Я понимаю, что лето, но погода непредсказуема, — мама пытается сделать голос максимально строгим и холодным, словно говорит это исключительно из вежливости, но я-то знаю истинный подтекст этих слов — забота и беспокойство.
— Уже взяла, — отвечаю ей.
— Платья тоже возьми! Те, что дизайнеры тебе подарили, — советует мама. — Выступать в них можно! — а вот это вдвойне приятно. Все же, она верит, что я буду на сцене. — И курточку, не забудь!
— Какая куртка, мам? Лето? Я сама выберу, что взять, — как можно спокойней говорю я.
В глазах мамы мелькает обида и злость на меня, но она ее сдерживает, пытаясь показать нам, что совершенно спокойно относиться к моему переезду.
— Ах, вы негодяи! Эклеры без меня лопаете! — обиженно надувает губы мама, увидев тарелку с эклерами, а затем забирает ее и, не проронив ни слова, просто уходит.
Конечно, так я и поверю, что ее волнуют пирожные, которые она не особо-то и любит. Сладость с кремом всегда покупалась ею исключительно для меня и Никиты. Нужно ли говорить, зачем они в доме сейчас, когда брат в командировке?
— Обиделась, — заключаю я.
— Ревнует, — добавляет папа. — Пойду я, Ксюш, к маме. Ты-то уедешь, а мне с ней оставаться и воевать.