– Под кустик! – рыкнул Гришкин.
– Под кус-тик! Под кус-тик! – стали скандировать они втроем.
Мы с женой, улыбаясь дрожащими губами, встали под кустик.
– А ты выходи, – сказал Пашкин Кузьме. – Ты свое отбыл.
Кузьма вышел.
– Братцы! – взмолился я. – Что же вы делаете!
– А когда в углу – тогда не разговаривают, – поддел меня Кузьма.
– Что, съел? – спросил Яшкин. – Ты, Кузьма, папку не слушай, – сказал он. – Папка у тебя вахлак. Очкарики вообще все вахлаки.
Пашкин между тем разлил по третьей.
– Ну, будем здоровы! – сказал он и обернулся к Кузьме. – А ты чего же сидишь скучаешь? Тоже мне – мужик! Ну-ка, давай за папу с мамой – выручай их!
– Я не пью еще, – ответил Кузьма.
– Ничего, научишься, – сказал Гришкин. – Это дело такое. – Он вдруг оживился. – Вот у меня племянник – чуть разве побольше Кузьмы, – а пьет. Сядут с отцом, вжахнут пол-литра – и песняка.
– Ранняя профессионализация? – живо откликнулся Яшкин. – Бывает. У меня, у соседей – девчонка. Представляете, девчонка…
И потек милый интеллигентный разговор.
Возвращались мы вечером, в переполненной электричке. Кузьма спал на коленях у матери.
– Ну вот и вся проблема отцов и детей, – нравоучительно сказал Пашкин. – А то, понимаешь, ребенка оставить им не с кем… Эх вы, эгоисты! Да для него этот день знаете какой! Он его, может, на всю жизнь запомнит…