Вира якорь! (Егоров) - страница 42
Так без особых приключений мы прошли Мадагаскарский пролив и обогнули южную оконечность Африки. В этом месте опять волны сильные, ветер с востока задувает, высокое давление и головная боль. Но теперь течение нам попутное, курс проложили близко к берегу. Африканский берег здесь высокий, скалистый. Волны океанские разбиваются о скалы очень эффектно. Похоже, что спокойного моря здесь не бывает никогда. Места вообще довольно угрюмые. Столовая Гора, в пригороде Кейптауна, возвышается над морем как утюг, вершина плоская и постоянно закрыта тучами.
Кейптаун. Столовая гора
Между тем уже прошло пять месяцев, как мы вышли из Одессы. Моряк уже начал уставать, ностальгия железными пальцами придавливала за горло. Однажды в американском морском журнале я прочитал статью о психическом состоянии моряков в условиях дальнего плавания. Основной вывод был такой: после 93 суток проведенных в рейсе у среднестатистического моряка начинаются необратимые изменения в психике. Я, кстати, после этой статьи стал внимательно наблюдать за поведением наших моряков в дальних рейсах. И за своим тоже. Никаких особых сдвигов за все годы моей работы на море, за исключением 2—3 случаев, я не выявил. Но вот что интересно: советский моряк, видимо, был здорово закален психически с детства войной и жизнью в условиях «развитого социализма». Весь этот дурдом с профсоюзными собраниями, партийными съездами и еженедельными политзанятиями выработал у нашего моряка как бы иммунитет. Моряк привык держать себя в руках. И даже больше того. Я заметил, после 93 суток в дальнем плавании со всего экипажа чудесным образом слетала вся эта коммунистическая шелуха. Первый помощник прекращал проводить еженедельные политзанятия. Решения очередного съезда КПСС уже не казались такими значительными. Обязательные учения по тревогам тоже прекращались, хотя запись в судовом журнале о проведении исправно вносилась. В иностранных портах моряки разбредались в разные стороны и только Бог знает, чем они там занимались. Прекращались разговоры об угрозе со стороны иностранных разведок. Капитан и первый помощник (замполит) развлекались в портах самостоятельно, подальше от остальных моряков. То есть, все становились нормальными незакомплексованными людьми. Я даже праздник потом такой ввёл в обычай в тех экипажах, где плавал. «Девяносто третьи сутки» он назывался. Отмечали регулярно. В общем, русские моряки стойкими оказались. Но ностальгия не отменялась.
Еще интересный факт. В той же статье я нашел статистику американцев, о чем в условиях дальнего рейса говорят моряки между собой на вахте. Точно не помню, но примерно так: 60% – критика правительства, капитана и любого начальства (судовладельцев), 30% – спорт, охота, 5% – замечательные случаи из морской жизни, 4,5% – родственники, дети, воспитание детей, 0,5% – жены и женщины вообще. Меня очень удивило такое соотношение. Стал прислушиваться, о чем же мы говорим на самом деле. Ну, точно! Оказалось, мы такие же, как американцы, с точностью до полупроцента. Только у русских присутствовала еще одна тема – прошлая война. В то время среди моряков еще было много людей, которые прошли войну, некоторые в детстве были в партизанах. У некоторых родители погибли. Так что эта тема неизбежно проскальзывала в разговорах. Видимо, за счет уменьшения женского процента и спортивно-охотничьего.